— Коалиционная война нескольких союзников без предварительного договора! Даже без попытки предусмотреть и прописать результаты хоть минимально точно! Это настоящее безумие! — в очередной раз кипятился Лебедев.
— Да, икнется болгарам после окончания, — меланхолично поддержал его Болдырев.
— Почему? — удивился Митя.
— Сейчас у всех союзников один враг — Турция. Стоит ее побить, начнется раздел завоеванной территории, без драки не обойдется.
— Это я понимаю, почему именно болгарам икнется?
— Видишь ли, Митя, у всей Балканской лиги, кроме Черногории, есть что делить с Болгарией. Грекам хочется Фракию, сербам Македонию, даже румынам Добруджу.
— Да, Румыния ощущает большую потребность в присвоении того, что плохо лежит, — иронично заметил Медведник.
— Бисмарк вообще считал, что румын — это профессия, — кивнул Лебедев.
— А вы знаете, господа, как начинается каждый рецепт в румынской поваренной книге? — неожиданно всунул голову в купе еще один офицер миссии и торжествующе закончил: — Украдите кастрюлю!
После шуточек о румынах Митя упрямо свернул разговор обратно:
— Но ведь такое поведение союзников нечестно! Болгария — хребет коалиции, она несет главные потери…
— И будет в наибольшей степени ослаблена. Вот и накинутся как псы, и Турция влезет, не удержится.
— Псам хоть можно кость кинуть, а тут…
— Кость? Кость… Хм. А пойдемте-ка, Пал Палыч, посекретничаем, — и Болдырев оставил Митяя вдвоем с Егором.
— Война, Митя, вообще нечестная штука. Вся стратегия суть учение о том, как скопом бить слабого.
— Ну и зачем?
— А ты у отца спроси, зачем он меня в Главный штаб после Сахалина определил.
***
В Софии все прошло на удивление быстро, наверное, оттого, что в стране не сложилась аристократия. После освобождения от турок место элиты заняли не боярские потомки, как в Румынии, а люди “с земли”, не успевшие еще обрасти амбициями.
Лебедев нырнул в военное министерство, а Митю оставил ждать рядом, в скверике. Буквально через пять минут к нему подошел хорошо одетый господин, отрекомендовался военным корреспондентом газеты “Киевская мысль” и начал расспрашивать, упирая на русское влияние в Болгарии. Митя отнекивался и репортер отстал, успев всучить свою карточку с фамилией Бронштейн и просьбой написать ему с фронта, как он выразился, “подать мнение образованного человека”.
Покрутив визитку в руках, Митя вдруг сообразил, что он видел этого человека раньше, в Швейцарии и что Вельяминов называл его Троцким.
— Вольноопределяющийся! — внезапно начальственно проревели сзади.
Митя чуть не выронил карточку, развернулся и встал во фрунт перед незнакомым интендантским подполковником, который даром что не топал ногами. Видимо, увлекшись воспоминаниями, Скамов-младший пропустил появление старшего по званию, чем вызвал его гнев. Впрочем, увидев на боку у Мити кобуру, пуще прежнего интендант вздурился и принялся орать, что вольноперам револьверы не положены. Митя спокойно рассматривал его, как биолог редкий экземпляр козявки и от этого взгляда, без тени испуга или почтения, подполковник сатанел еще больше.