Впрочем, все это было бы терпимо, если бы Тамара поладила с матерью. Но они оказались слишком разными, а может, наоборот, слишком одинаковыми в стремлении жить по-своему. Как ни грустно было Прохорову становиться фольклорным персонажем, но ему и правда постоянно казалось, что мама права. Тома всюду разбрасывала нижнее белье, забывала стирку в тазу на неделю, невкусно готовила и курила на кухне. Надежда Васильевна, сотрудница Нотно-музыкальной библиотеки имени Юргенсона, кротко перемывала посуду и смахивала крошки со стола, честно пыталась прожевать испорченное невесткой мясо и делала вид, что не чувствует вони из тазика с носками – но скорбное выражение ее лица бесило Тому до безумия, а для сына было вечным упреком, особенно тяжелым из-за его молчаливости.
В какой-то момент Прохоров понял, что стал бояться близости с женой не из-за ее холодности, а потому, что она вполне могла забеременеть – и тогда петля судьбы затянулась бы на шеях трех взрослых людей и будущего малыша окончательно. Он подал на развод.
Дело было немыслимое, ведь даже в самых несчастливых семьях развод считался прерогативой жен, а их семью назвать совсем уж несчастливой было нельзя. Однако когда бракоразводная буря улеглась, Прохорову и его маме стало снова так хорошо вдвоем, что о новом браке речь больше не заходила. Конечно, Надежда Васильевна иногда грустила, что бог не дал ей внуков, но эта грусть была светла и бережно защищена незыблемостью многолетних нехитрых привычек. Дома у Прохоровых всегда стояли свежие цветы в вазе, белая с кружевом дорожка на старинном черном рояле R. Görs & Kallmann туго накрахмалена, а в серебряной вазочке на столе лежало хрупкое печенье, которое так хорошо к чаю. Миниатюрная Надежда Васильевна, неизменно тихая, аккуратная и веселая, была светом в окошке для сына – а он для нее. Отец Паши погиб при исполнении служебных обязанностей, когда ребенку исполнилось четыре, а ей самой – едва двадцать шесть. Она окончила консерваторию и преподавала фортепиано в музыкальной школе, ухажеров у нее было немного, да и тех она после непродолжительных тестов отправляла куда подальше. По выходным Паша с мамой гуляли в Лефортово, ели на лавочках мороженое, вытирая липкие пальцы белоснежным маминым платком, и оба взахлеб читали. Надежда Васильевна любила, когда к сыну приходили гости и всегда играла для них Шопена на рояле с витыми серебряными канделябрами на передней стенке. На Пашу в школе поэтому смотрели с уважением: такой мамы не было ни у кого в классе. Он рос при ней мужчиной – иначе было невозможно, при ее-то веселой хрупкости. Паша качал мышцы, таская сумки и выполняя всю мужскую работу по дому. Улыбка матери была ему наградой: она умела так радоваться его помощи, что он готов был горы свернуть ради нее.