Он шумно вздохнул и вытер пот со лба. Спросил:
– Знаешь ее?
Я не сразу поняла, что это ко мне. Только когда милиционер повторил вопрос, ответила:
– Знаю.
– Покажешь, где живет?
Я кивнула.
– Ну пойдем.
Я поднялась. Второй милиционер попытался оттащить Пашу от Веры, но дурачок вырвался и встал в стойку, приготовившись драться. Милиционер вздохнул и легко треснул его по голове. Паша громко заплакал. Мама стала стыдить милиционера за то, что он обижает блаженного. Это был первый и последний раз, когда я видела мать сердитой и решительной. Но досмотреть мне не дали.
Полный милиционер тряхнул меня за плечо. Я очнулась и повела его дворами к дому Веры. Я шла впереди, толстяк часто останавливался, чтобы отереть пот со лба. В подъезде я показала пальцем на нужную дверь. Милиционер снял фуражку и нажал на звонок. Тот не работал. Он забарабанил в дверь:
– Откройте, милиция!
В подъезде пахло вареной картошкой. По ту сторону прошелестели шаги.
Дверь распахнулась, на пороге появилась тетя Оля.
– Здравствуйте, что случилось?
– Я по поводу вашей дочки, – сказал он, запнувшись.
– Сейчас позову ее. – Тетя Оля повернулась в сторону комнаты дочери. – Вера, Вера, иди сюда! А что случилось?
– Ее нашли во дворе малосемейки, – натянуто ответил милиционер.
– Нет, она дома, говорю же. – Тетя Оля направилась в Верину комнату, продолжая звать ее.
Милиционер вошел в квартиру и закрыл дверь, оставив меня снаружи.
Когда я вернулась, Веру уже накрыли черным полиэтиленом. Возле нее стояли несколько людей в милицейской форме, с одутловатыми и безразличными лицами. Один из них щелкал фотоаппаратом. На углу стояла машина скорой помощи, в ее сторону удалялись две женщины в белых халатах. Они запрыгнули внутрь, и скорая уехала.
– Хитрожопые врачихи. Знали, что на труп едут, приехали попозже, чтобы труповозку не ждать, – усмехались менты.
Я снова присела на асфальт возле Веры. Не хотела оставлять ее здесь, холодную и одинокую. Менты взглянули на меня, но ничего не сказали. Один чуть поодаль опрашивал синяка. Мент тихо задавал вопросы, а синяк испуганно повторял:
– Не знаю, ничего не видел, спал. Ничего не видел, правда.
Милиционер махнул рукой, и синяк торопливо потрусил вдоль дома, постоянно оглядываясь.
– Соседи ничего не слышали, не знают, – сказал мент, подходя к нам.
Он засунул ручку в папку, в которой делал записи. Заметил меня.
– Ты знала ее?
Я кивнула.
– Подружка, что ли?
У меня потекли слезы.
– Отстань от девки, не видишь, плохо ей, – оборвал другой милиционер. Но его взгляд не выражал ни сочувствия, ни сожаления.