Антология народничества (Гефтер, Пугачева) - страница 53

Из показаний А.Д. Михайлова на следствии о настроениях в революционной среде в 1876 г. (декабрь 1880 г).

Осень 1876 года для радикалов была очень оживленная. В Петербург съехалось очень много народу со всех концов России. Кроме чайковцев и многих из близких им людей, сюда собрался почти весь юго-восточный кружок[62], выдававшийся по солидности, опытности и бывалости; многие же отдельные лица, подобно мне ищущие истины и работы, еще более увеличивали общее оживление. Только что упомянутый юго-восточный кружок имел массу интересного материала, собранного долговременным и разносторонним наблюдением народа. Дон, Крым, Кубань, Харьковская и Екатеринославская губернии были ими изучены в подробностях. Быт, обычаи, типы, настроения и ожидания населения этих мест – хорошо известны и приводили их к мысли о необходимости наметить другой, более подходящий к условиям русской жизни образ действий, отчасти уже сложившийся в голове, но требующий коллективного обсуждения, проверки посредством опыта других кружков и лиц. Стали повторяться одна за другой сходки, то очень многочисленные, поднимавшие самые общие вопросы, иногда даже философского характера, ложащиеся в основание различных революционных направлений, то немноголюдные, более интимные, ставившие вопросы частные, в связи с прошлым опытом и предположениями для будущей деятельности. […] Молодежь, соприкасавшуюся с партией, занимал вопрос о том, что более обуславливает поступки человека, ум, – т. е. сознание, или чувство, хранящее в себе лучшие общественные инстинкты человека? Отчего зависит совершенствование форм общежития, от увеличения образованности людей, или от упражнения и накопления в обществе альтруистических чувств? Какая работа в народе своевременнее и необходимее, – та ли, результат которой усиление одного стимула деятельности человека, сознания, или же та, которая развивает другой – общественные чувства? Увеличение сознания достигается просвещением, одно из средств которого – пропаганда, альтруистические же чувства управляются только поступками, и потому необходимый путь для этого – путь действия, путь революционной борьбы. […] В эти дни сомнения и критики не один хватался за нормы истории, перечитывая и изучая эпохи народных движений и революций, – в них искал указаний. И освобожденному от идеализации взору уяснились законы, руководившие всеразрушающими массовыми течениями, периодически оживляющими огнем и кровью общественную жизнь народов. Углубляясь в знаменательное прошлое, он замечал, что всем движениям, удивляющим неудержимой стихийной силой, предшествовал целый ряд мелких, частных движений, идущих crescendo по мере приближения к моменту общего революционного пожара. Это общее явление при изучении различных эпох одинаково рельефно бросается в глаза и даже иногда, при поверхностном знакомстве, кажется, что то или другое движение возникло неожиданно, случайно, под влиянием того или другого разбойника, самозванца, что не будь такого или иного промаха власти, и зло было бы предупреждено своевременно. Но такой взгляд есть, конечно, обман неопытного исторического зрения. Все движения, как народные, так и общественные, есть неотразимые следствия невидимо действующих причин. Жизнь большинства, в интересах сословия или касты, при посредстве грубой силы или какого-нибудь духовного преобладания, сложилась ненормально. Вот главные причины накопления недовольства, порождающего протест, который, в свою очередь, как всякая борьба, заражая своим влиянием, увеличивает число активно протестующих и т. д. Здесь может быть два выхода. Первый – это логическое следствие растущего вширь и вглубь протеста – революционное движение; второй – своевременно осознанная меньшинством и устраненная ненормальность общественных форм. В истории встречаем первый выход реже, но его целительные свойства гораздо глубже. Ко второму прибегают «страха иудейска ради» чуть не каждый день, но «корысти того же племени ради» не устраняют болезни в корне, а только залечивают, а иногда вгоняют внутрь; то и другое оттягивает, а не отвращает печальный конец.