— Не беспокойся обо мне. — Мне трудно было выдержать его взгляд, и я отвела глаза. — Все, что мне нужно, это работа. Никакого специально размещения, особых условий. Я буду жить в конюшне, как все остальные работники.
— Да, да, конечно. — Он кивнул головой. — Я совсем не собираюсь баловать тебя. Но ты должна знать, если что-то тебе понадобится, любые вопросы — милости прошу. Мои двери открыты.
— Спасибо, — согласилась я.
— Может быть, я излишне сентиментальный старый дурак. — Он немного смутился. — Ну ладно, пошли, я покажу, где ты устроишься.
Ди провел меня в маленький деревянный коттедж рядом с самым дальним загоном. Когда мы вошли, я увидела, что комнатка очень маленькая, не больше, чем стойло для Пегаса, где ему предстояло ночевать. На дощатом, потрескавшемся полу — узкая походная кровать. Небольшой фонарь на стене. Холодно. Пока я осматривалась, Ди рассказал мне о моих обязанностях — что-то вроде устного контракта, а также с кем я буду работать и кому отчитываться.
— Ты говорила, никакого особого отношения, — напомнил он и выжидательно смотрел на меня, словно был уверен, что я испугаюсь и откажусь.
— Хорошо, я согласна, — невозмутимо отреагировала я и попрощалась. — Спокойной ночи.
Когда он ушел, я разожгла небольшой костер, сварила черный кофе и, открыв банку холодной тушенки, поужинала, цепляя мясо кончиком ножа. Нельзя сказать, что я наелась. Но делать нечего — я улеглась на узкую кровать, свернувшись клубком, точно зверь в норе, и чувствуя, как во все щели проникает холодный ночной воздух. Вспомнив детство, я наблюдала, как тени медленно движутся по потолку, и думала об отце. С тех пор как он уехал в Кейптаун, я получила всего несколько скупых писем, которые, конечно, не могли заполнить пустоту, которая образовалась в моей жизни. Я страшно тосковала по нему, как тоскуют о том, кто умер, ушел безвозвратно. Но сейчас, лежа на холодной, жесткой кушетке, я чувствовала, что приблизилась к нему. Это была его жизнь, и, приехав сюда, я стремилась стать такой, как он. Пусть даже отец пока не вернется, пусть он будет далеко, но мы будем заниматься одним делом, я пойду по его стопам. Да, я мало разбиралась в мужчинах, совсем ничего не понимала в семейной жизни — доказательств тому я собрала предостаточно. Но я хорошо разбиралась в лошадях. И, сжавшись от холода на жесткой койке рядом с конюшней, я вдруг почувствовала успокоение и облегчение. Впервые за долгое время я была на своем месте. Здесь все было знакомо, здесь я не была чужая.
Обрезать заусенцы на копытах. Подвязывать языки во время выездки. Правильно седлать лошадь для домашних упражнений и для участия в скачках. Подковывать и бинтовать ноги, обрабатывать волосяной покров специальными кондиционерами, чтобы шкура сверкала на солнце. Все это входило в мои обязанности, всему мне пришлось учиться. Вскоре я уже разбиралась в покрытиях треков и разнообразных препятствиях на скачках, наизусть знала допуски по весу. Я научилась распознавать травмы и даже предугадывать их — растянутые сухожилия, занозы, разбитые копыта, оторвавшиеся подковы, вывих голени, раздробленные пясти, трещины и переломы. Чистокровные скакуны и кобылы имеют славную родословную, но частенько очень склонны к болезням. Их отличительная особенность — небольших размеров сердечная мышца, и при напряжении на скачках существует опасность попадания крови в легкие. Только пропусти начавшиеся колики — и все, лошадь можно потерять. А если такое случится — гибель животного на моей совести.