В марте 1953 года умер Сталин, государственные репрессии на отдельные народы прекратились, но прошло еще много лет, прежде чем татары, чеченцы и другие “выселенцы” смогли вернуться в родные места… Первая мысль, которая пришла мне в голову после того, как я узнала об этой истории, – что если бы все прочие руководители институтов Академии медицинских наук повели себя так, как Борис Аркадьевич Лапин, то жили бы мы сейчас в совсем другой стране. Но он был единственным… на своей единственной ноге…[9]
* * *
Эти ноги, эти руки, эти глаза, которых лишились солдаты, – где они, в какой земле сгнили? Я знаю про один такой могильник в Израиле, в Иерусалиме, на кладбище Гиват Шауль. Там захоранивают ампутированные руки и ноги военных. В том же могильнике лежат и другие органы, принадлежащие не только военным, но и обычным гражданам, у которых изымают заболевшие органы.
А люди, утратившие часть себя, носят протезы, которые делаются всё более совершенными. Еще одно мгновение скоростного времени, в котором мы живем, и научатся выращивать не только ткани – это уже умеют, – но и новые органы взамен утраченных, точь-в-точь такие, как были…
Лет сорок тому назад в Крыму, на окраине Судака, на Восточном шоссе, на дороге к дому Нины Константиновны Бруни-Бальмонт, местному центру притяжения, я наткнулась на помойку, где поверх хозяйственных отбросов лежала здоровенная облупленная нога, от большой ступни до самого бедра. С виду – как будто из папье-маше. Протез, который был больше не нужен. Чей протез, осталось неизвестным: то ли умер какой-то инвалид, то ли обзавелся новым протезом… Потом его подобрали местные мальчишки и долго с ним забавлялись.
Прошло лет двадцать, и Нина Константиновна потеряла свою длинную, отличную, уже не молодую, но вполне справляющуюся с большими нагрузками ногу. Попала под трамвай в Страстную субботу. И то-гда тот протез с облупившейся краской показался каким-то знаком предупреждения, скрытым намеком на непредсказуемый и непредвиденный поворот судьбы, поворот, в который может попасть каждый из нас.
Последние годы жизни Нина Константиновна ходила на протезе. Говорила, что это больно. И, отстегнув протез, садилась на землю в своем крохотном винограднике и чистила его от “диких” побегов…
Про протезы не всё. Николай Петрович Красулин, отец моего мужа, в 1943 году потерял ногу в боях под Севастополем. Демобилизовался. Работал в Институте лесного хозяйства, защитил диссертацию и каждый год проходил медицинскую комиссию, где ему надо было подтверждать группу инвалидности, как будто нога могла отрасти. Но эту издевательскую процедуру в конце концов отменили, и последние годы его жизни я возила его уже не на эту комиссию, а на протезный завод, где ему “строили” новые протезы.