— Ты же не хочешь отстать от мамочки? Тогда не глупи и не тяни время.
Я показала ей язык.
— Это невежливо, юная леди, — заметила она.
— Я не вежливая, — ответила я. — И не леди.
— Ха. Что ж, это верно, ты не леди.
Когда мы отошли от города, мне пришлось идти впереди и показывать дорогу по улицам, потому что Энн не знала, где я живу. С ее стороны вообще было глупо приходить сюда и тащиться в полушаге позади меня с ее дурацкими кривыми зубами. Мы прошли мимо переулка; Энн посмотрела на тот синий дом, и я поняла, о чем она думает.
— Знаете, а я была там, когда он умер, — сказала я.
Ее брови полезли прямо под дурацкую челку.
— «Когда он умер»? — переспросила она.
— Ну, я была там, когда его нашли, а это почти так же круто, — поправилась я. — Я видела, как мужчина нашел его в доме и отнес вниз, к мамочке. Он был весь в крови. Она текла изо рта, ушей, отовсюду. Его мамочка плакала вот так. — Я завыла и запыхтела, как умирающая лиса, чтобы показать, как плакала мамочка Стивена.
Лицо Энн слегка посерело.
— Должно быть, тебе очень страшно думать о том, что случилось с тем мальчиком, — сказала она дурацким сладким тоном. — Это ужасно, что такое могло случиться с маленьким ребенком… Но ты ведь знаешь, что тебе ничего не грозит, верно? Полиция поймает того, кто убил его, и тот человек больше не сможет сделать ничего плохого никому из детей.
Внутри меня закипели лимонадные пузырьки.
— Сможет, — возразила я.
— Что? — спросила она.
— Сможет сделать плохое другим детям. Тот, кто убил Стивена. Сможет сделать что-нибудь плохое.
— Нет, не сможет. — Энн пыталась похлопать меня по плечу, но я отскочила, поэтому она похлопала то место, где меня не было. — Никто из детей больше не пострадает. Обещаю.
Люди всегда обещали разные вещи, как будто «обещаю» не было просто глупым словом.
— Вы не можете этого обещать. Вы не можете это прекратить. И никто не может.
Энн ослабила ворот своего дурацкого пальто вокруг своей дурацкой шеи. Капельки пота выступили у нее на носу, хотя было холодно.
— Что ж, — произнесла она. — Я думаю, полиция станет беречь всех детей. Это очень важно. Важно, что тебе ничего не грозит.
— Я и не говорила, что мне что-то грозит.
Хотела сказать, что с тех пор, как убила Стивена, я чувствовала себя в безопасности намного больше, чем когда-либо прежде, потому что стала той, кого нужно остерегаться, а быть той, кого остерегаются другие, — самое безопасное. Я решила, что она не тот человек, кому следует говорить подобное. Слишком глупая.
Когда мы подошли к моему дому, Энн ступила на дорожку следом за мной. Я повернулась и стояла на месте, преграждая путь к двери.