Анджела осталась стоять. — Сын нашей дворничихи Балинт Кёпе.
— Младший сын или старший?
— Не знаю, — отозвалась барышня, краснея, словно уличенная в том, что на ней дырявый чулок.
— За две недели можно бы и узнать, — заметил профессор. — Если мне память не изменяет, мы переехали сюда как раз две недели назад. — Он вопросительно поглядел на мальчика.
— Я младший, — сказал Балинт звонким чистым голосом.
Слегка обрюзглое, неподвижное лицо профессора при звуках этого свежего мальчишеского голоса внезапно оживилось. — Прекрасно, — сказал он. — Я тоже был младший. Твой старший брат жив еще?
Балинт недоуменно поглядел на него. — Слава богу, жив.
— При чем здесь бог? — проворчал профессор. — Гергей, подайте мне пепельницу, а потом поглядите, что делает на кухне этот бездельник и не выпил ли он мой коньяк. — Его глаза вновь устремились на Балинта. — Так вы оба здоровы?
— Слава богу, — кивнул мальчик.
— Вы бедные?
Балинт уткнул глаза в пол, подумал. — Да, — отозвался он наконец.
— А сейчас почему боженьку не поминаешь? — насмешливо спросил профессор. — Ну, все равно, со временем отвыкнешь. Главное-то ведь, что оба вы здоровы, верно? Болеет только дурачье, сын мой! А ну, тащи сюда стул и садись со мной рядом.
Балинт уперся глазами в землю. Профессор, подождав немного, спросил: — О чем раздумываешь? — Балинт чуть заметно покраснел. — Я лучше постою.
— Что ж, ладно и так, — согласился профессор. — За что ты схлопотал затрещину-одиночку?
В эту минуту, сопровождаемый Гергеем, вошел с подносом лакей; пока он ставил поднос на чайный столик, а затем, налив в чашку чай, покатил столик к профессору, у Балинта хватило времени справиться немного с пережитыми волнениями и выловить среди беспорядочно проносящихся мыслей одну, за которую можно было ухватиться, словно за соломинку. Балинту явно стало легче с тех пор, как появился профессор; его заляпанный жиром, вкривь и вкось застегнутый жилет как-то сразу заставил мальчика позабыть о собственных обтрепанных штанах и босых ногах, тонувших в толстом и мягком, таком непривычном на ощупь ковре, о том, что вокруг него полно неведомого назначения вещей, имеющих странные формы и даже запахи. Балинт видел, что профессора все здесь боялись и тянулись перед ним с поклонами, трепещущими в напрягшихся спинах, словно вполне допускали, что он в любую минуту может свернуть шею, однако именно этот непонятный, но явный страх тех, кто преследовал его, пробудил в душе мальчика доверие и даже симпатию к «его милости» в засаленном жилете и с яйцевидной головой. Смысл профессорских речей, правда, не совсем доходил до него, зато он отлично улавливал проглядывавшую из-за них шутку, игру. Балинт понимал также, что бить его больше не станут, но все-таки сердце его тревожно сжималось: разве согласится теперь профессор устроить его на завод! А без этого — как помочь матери?