быть.
Смотрю в небо. Солнце почти у горизонта – синего, и оранжевого, и пурпурного. Но прямо надо мной небо темное. В нем появляются звезды. Они подмигивают мне.
– Привет, – раздается за моей спиной голос Хадсона. Он говорит тише, чем я ожидал. Поворачиваюсь к нему. Поверх майки на нем надета старая зеленая толстовка, она немного тесна ему и обтягивает живот и плечи, так что очертания его тела вырисовываются яснее, чем когда он был в майке. Моя толстовка у меня в руке, и я вдруг начинаю соображать, а не накинуть ли ее на плечи или не обвязать ли вокруг талии, или же это будет слишком по-женски? Надо просто надеть ее, что я быстро и делаю, пока он подходит ко мне, но умудряюсь при этом уронить с головы бейсболку. Хадсон внезапно оказывается совсем рядом и становится на колени, чтобы поднять ее. Он протягивает ее мне, и я с трудом удерживаюсь от шутки о том, что он – принц, а бейсболка – хрустальная туфелька, что неминуемо закончилось бы тем, что я запел бы что-то из «Золушки» (Роджерса и Хамместейна, а не Диснея).
– Спасибо. – Надеваю бейсболку. – Прости, мне что-то вдруг стало холодно.
– Да, по вечерам здесь бывает прохладно. Не знаю, как у вас там в Огайо. Здесь же летом днем жарко, а ночью… прикольно.
– Ага. – Мы молча смотрим друг на друга, и я гадаю, чувствует ли он всю нелепость ситуации, при которой мы с ним говорим о погоде, как два идиота, или же он смотрит в мои глаза и хочет поцеловать меня. Мне кажется, что верно и то, и другое.
– Ну, пришло время экскурсии. – Он улыбается своей обычной – широкой волчьей улыбкой. В небольшой щелочке между передними верхними зубами виден язык. – Это, ясное дело, флагшток, а минут через пятнадцать здесь разожгут костер. Ребята будут поджаривать на огне зефир и вообще весело проводить время. А вон там… – показывает он, подходя ближе ко мне с тем, чтобы его палец оказался на одной линии с моими глазами, – четырнадцатый домик. Мой домик. Говорю на случай, если ты захочешь навестить меня.
– А мы можем заскочить туда на минутку прямо сейчас?
– Ага. Ты можешь оставаться там до отбоя. А позже… придется тихо красться, чтобы тебя не засекли вожатые. В задней стене домика есть окно, оно совсем рядом с моей кроватью.
– Ты наверху или внизу? – спрашиваю я, и, едва успев ляпнуть такое, сильно краснею и радуюсь, что в темноте этого незаметно. – Я хотел сказать… прости, я не хотел сказать…
– Как придется, – перебивает меня он и подмигивает. – Но койка у меня внизу: люблю сразу рухнуть в нее в конце дня.
– Я тоже, – соглашаюсь я, но это правда лишь наполовину, потому что кто же этого не любит, но дело еще и в том, что в первое свое лето я спал на верхней койке, а Эшли на нижней, а потом я как-то красил ногти и капнул сверху на нее лаком, вот мы и поменялись.