Лиля крутилась, как белка в колесе, но жила с ощущением богатого человека: радовали голубые ставни на шести окнах; баловал электрический свет; не протекавшая после дождя крыша; входная дверь, которую зимой не заносило снегом.
– В моём тереме, – хвасталась она, – я золой не пылю: зал и спальня обогреваются стеной от печи, что топится из кухни.
Протопить печку, вынести золу, принести воды, сготовить еду, убраться, постирать – какая ж это работа? Это о-отдых!.. Лиля находила время и на участие в клубных концертах, где запевала «Ой, при лужку», «Вечер на рейде«, песню «О Днепре». Бывало, «товарки» затягивали матершинные частушки, и тогда Лиля озорства ради затягивала на диалекте свои, немецкие. Товарки после каждого куплета шутливо поддерживали её: «Бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла – ба-алаболю я».
Ich han dr schun so oft gesagt:
Geh doch nitzu deren.
Sie hat ken rode Backe
Und den Asch voll Schweren.
Hier sind Gräbchen, drüben Gräbchen.
In dr Mit der Grabe —
Sitzt die alte Russe-Matschka
Handelt mit Kohlrabe. Бла-бла…
Dreimal übr die Keller Tür,
Viermal in die Weise,
Wenn du mir ken Schnäpschen gibst,
Tu mit dir nit reiten. Бла-бла…
Die Rutatu ist schun kaput,
Sie kamm-r nit mehr machen,
Die naje Blättern müssen sein,
die alte tun al krachen. Бла-бла…
Часто я те говорил,
Чтоб до ней ты не ходил.
У неё не красны щёки
И вся в чирях жопа.
Ямка тут, другая – там,
Посередь – канава,
В ней матрёшка русская
Торг ведёт с кольраби.
Трижды я – у дверь подвала
И четыре – на луга,
А не дашь мне стопку шнапса —
Гарцевать с тобой не буду.
Ногой в гробу уж Рутату —
Её ты не починишь.
Ей листья новые нужны —
Все старые ощипаны.
Привычное «Бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла – ба-алаболю я» повторяли, смеясь, вместе с Лилей и заканчивали русским текстом с кавказским акцентом:
Маша-джян, Маша-джян,
Прыхады на лавка,
Будэм кушат баклашян,
Разна фкусна трафка.
* * *
Как прокралась в дом беда, Лиля проглядела. На тракторе Федя привозил, бывало, кому уголь, кому сено, кому дрова (да мало ли чего!), и все благодарили – кто «Столичной», кто «Московской, кто «Перцовкой». И начал Федя прикладываться к бутылке. Боясь обидеть и отдалить от себя трудолюбивого сына, Лиля молчала, плакала и надеялась, что армия его исправит, но после армии началось то же, что было до. А тут ещё «сухой закон» 1985 г… В магазинах исчезла водка и начали пить что ни попадя: одеколоны, клеи, моющие средства. В гостях выпил Федя денатурат, в гостях и помер – больницы в селе не было.
Лиля поседела за одну ночь. Из природной веселушки превратилась в немую немку— а на кого жаловаться, коль судьба ей такая уготована свыше? Чужим до кома в её душе не было дела – с комом и жила.