На кладбище, где лежит она сегодня по соседству с матерью, сыном и мужем, ей приносят обычно цветы.
– Тут наша баба Лиля лежит, – крестятся те, что помоложе.
– Не-емочка ты наша ро-одненька! Ны було у тэбэ ныяких «лексiчних помилок», – крестятся «товарки» её возраста.
Старик Цыбуля, одноклассник, не крестится – кладёт один пучок полевых ромашек на могилу жены, второй – на могилу Лили и непременно вздохнёт:
– Эх, Лиля-Лиля, пiйшла б за мЭнэ замiж – усэ б по-другому выйшло.
С его уходом яркими зарницами унеслись в бесконечность бабушка, дедушка, наводнение и бычок…
* * *
Лёгкое, нежное прикосновение мешало спать. Миша отмахнулся, увернулся, но кто-то надоедливой мухой снова коснулся волос. Чтобы отделаться от этих прикосновений, он натянул на голову лохмотья одеяла.
– Мишенька, пора, – прошептали голосом бабушки, и рука убрала с головы лохмотья. – Пора, сынок.
– Не мешай… спа-ать, – гнусаво отозвался он, не открывая глаз.
– Подымайся, родной, я тя на саночках повезу. Добудем пшенички, сварю чо-нить и выспишься, – потянула она его за руки.
Он приоткрыл веки. Коптилка тускло высветила телогрейку и серую кайму тёмной шали поверх телогрейки. Бабушка была одета. Натянув на внука старый дедов ватник, она опоясала его верёвкой, на голову водрузила вытертую цигейковую шапку с ушами, что побывала не на одной только его голове. Ноги в бабушкиных носках Миша затолкал в подшитые валенки, руки просунул в протянутые варежки, и они вышли в ночь.
Было тихо и морозно. Тёмное небо украшали горохом рассыпанные звёзды. Бабушка бросила на сани немного соломы, накрыла её мешком и тихо велела:
– Садись, поспи ещё.
Захрумтел затянутый ледком снег, и сани покатили мимо тёмных землянок. И от того, что ни одно окошко не светилось, казалось: на всём белом свете никого больше нет— только они одни. Проехав длинную и единственную улицу, выехали с одного конца деревни на другой. Накатанную дорогу сменили бугры и колдобины – приходилось держаться, чтоб не вывалиться из санок.
– Я замёрз, – пожаловался Миша.
– Пройдись – согреешься. Бог даст, наберём полмешка, и голод нас минует. Хорошо – никого не встретили.
Она взяла его за руку, они пошли рядом, и он забыл про холод. Шли, казалось, в степи по бездорожью.
– Ба, мы заблудились?
– Нет, вот колея – вишь? Неделю назад женщины на розвальнях возили отсюда солому на ферму. Под скирдой мама тогда заприметила зерно, а то – откуда б я знала. Думаю, за неделю оно вытаяло. Бог даст, намолотим зерна, и – заживём.
Он плёлся рядом, а бабушка тянула сани и без конца говорила, что, если доберутся к скирде на рассвете, домой придут с поживой.