Одни и те же действия с одной стороны выглядят как кампания за предоставление гражданам равных прав, независимо от пола, а с другой – как вмешательство могущественных иноземцев в частные дела семьи, как ослабление и подрыв способности людей сохранять свое коллективное Я – семейные и родовые связи. Короче говоря, то, что с одной стороны кажется усилением отдельных людей, с другой стороны выглядит как ослабление и разложение целых общин.
На мой взгляд, конфликт, раздирающий современный мир, не стоит называть «столкновением цивилизаций», если понимать под этим: «Мы такие разные, что должны сражаться, пока не останется только один». Лучше понять его, как трения, возникшие при встрече двух совершенно непохожих друг на друга миров. Вот мусульмане – толпа людей, которые шли в одну сторону. Вот европейцы и американцы – толпа людей, которые шли в другую сторону. На перекрестке две толпы столкнулись: кто-то на кого-то налетел, кто-то кому-то наступил на ногу, возникла давка и свалка.
Выяснить, в каком направлении шли и те, и другие – вот минимальное начальное условие для того, чтобы разобраться в идейных основаниях нынешних споров. Само по себе это не принесет мира и любви: между нами есть не только «непонимания», но и вполне реальные противоречия. Начиная работать над этой книгой, я изложил ее идею нескольким коллегам-писателям, и двое из них тут же заявили, что конфликт между мусульманами и Западом организовали и подогревают какие-то скрытые силы, поскольку «люди-то везде одинаковые, и на самом деле все мы хотим одного»; конфликт, мол, развеется сам собой, едва на Западе поймут, что ислам, в сущности, ничем не отличается от христианства. «Они ведь тоже верят в Авраама!» – добавил один из них.
Такого рода упрощения порождены благими намерениями, но с ними далеко не уедешь.
С другой стороны, от либеральных мусульман в Штатах я часто слышу: джихад, мол, означает всего лишь «стараться быть хорошим человеком», и только ксенофобы, ненавидящие мусульман, могут воображать, что этот термин имеет какое-то отношение к насилию. Они стараются не замечать того, что означало слово «джихад» для мусульман на протяжении истории, начиная с времен Пророка Мухаммеда. Любому, кто уверяет, что джихад никак не связан с насилием, стоит вспомнить: древнейшие мусульмане «джихадом» именовали войну. А тем, кто утверждает, что древние мусульмане думали так, но мы, современные, должны выработать для «джихада» (и для других сторон ислама) совершенно новые определения, необходимо вначале одолеть учение, сложившееся на протяжении столетий, в которое мусульмане твердо верят: Коран, жизнь и деяния Мухаммеда, жизнь, деяния и речения его товарищей по первой мусульманской общине были откровением воли Божьей на Земле, и ни один смертный не в силах улучшить законы и обычаи тех времен и мест. Это учение заставляет всех мусульманских реформаторов начинать с того, что они, мол, не предлагают ничего нового, а только восстанавливают изначальное значение старого. Им приходится отрицать любое движение вперед и вместо этого настаивать, что они возвращаются к чистому, незапятнанному прошлому. Мусульманским мыслителям необходимо вырваться из этой ловушки.