Ибн Исхак происходил из долгой династии хранителей преданий – архивистов устной культуры, мужчин и женщин, чья работа состояла в том, чтобы собирать, запоминать и пересказывать рассказы о значительных событиях. Он первый в своем роду записал всё, что знал, однако бо́льшая часть его книги оказалась утрачена. Но, пока она не исчезла, другие авторы цитировали ее, ссылались на нее, включали выдержки из нее в собственные труды, составляли ее краткие синопсисы, пересказывали ее истории. (В наше время некоторые ученые даже пытаются реконструировать труд Ибн Исхака на основе фрагментов, найденных в других работах.)
Одним из историков, использовавших Ибн Исхака как свой основной источник, стал Ибн Джарир аль-Табари, умерший приблизительно через триста лет после Хиджры. Он написал «Историю пророков и царей» в тридцати девяти книгах, которую начал с Адама и окончил на 292 годе п. Х. (915 годе н. э.) Его книга дошла до наших дней, и бо́льшую часть преданий и подробностей о Мухаммеде и его наследниках мы черпаем оттуда. Это он рассказывает нам, какого цвета были у этих людей волосы, сколько верблюдов, какие блюда они предпочитали. Он включает в свою историю «от первого лица» их речи и беседы. Однако его историю сложно читать как повествование с единым сюжетом; каждый рассказ у него упакован в длинный список имен, называемый иснад, «цепь людей, передавших рассказ»: «Х сообщает, что Y рассказал ему, что слышал от Z…» – и только потом сама история. После каждой истории Табари предлагает другую ее версию, также упакованную в иснад: «А сообщает, что слышал от Б, что ему рассказал В, что Г рассказывал эту историю так-то…» – и дальше новый вариант. Какая версия правдива, Табари не сообщает – предоставляет решать это читателю. На протяжении столетий писатели сочиняли свои версии самых увлекательных историй, какие-то из них становились популярными, переходили в устный фольклор и постепенно превращались в исламскую версию «библейских историй», которые рассказывали детям – таким, как я – старшие до́ма и учителя в начальных школах.
В целом эти истории сохранили для нас страстную человеческую драму, развернувшуюся в первые двадцать девять лет после смерти Пророка: историю мощных характеров, борющихся с эпическими бедствиями, историю, полную эпизодов, которые вызывают трепет или разрывают сердце. Пересказывая эти истории, вполне возможно занимать ту или другую сторону – там есть разные стороны, вполне возможно рассуждать о мотивах героев и судить об их решениях.
С другой стороны, эти рассказы приобрели статус аллегорий: различные суждения и интерпретации поддерживают различные учения и представляют разные богословские позиции. Мы не можем проверить достоверность этих фактов так, как проверяют ее журналисты – беспристрастные свидетельства из первых рук до нас не дошли. У нас есть лишь рассказ о рассказе о рассказе, как бы просеянный сквозь сито, и в ходе этого процесса сюжетное «сырье», лежащее на поверхности, приобрело мифологическое значение.