Выбравшись из табачных зарослей, Джозефина остановилась. Она не хотела возвращаться к Миссис Лу, неважно, какое сейчас у хозяйки настроение. Недолго думая, Джозефина сошла с тропинки и сквозь высокую траву дальнего газона свернула к передней части дома, к дороге и лежащей за ней открытой равнине, поросшей дикой травой. Ее ноги уже вели себя беспокойно, безрассудно, и этот разговор с Натаном – безумие! Что, если она уже упустила свой шанс? Не оборачиваясь, Джозефина пересекла пыльную дорогу. Она все дальше и дальше уходила от Белл-Крика, трава становилась все гуще, переходя в заросли ежевики и плюща, назойливый жук гудел над ее потными голыми руками, тыкался в лицо и в шею. Воздух здесь тоже казался диким, пахло сухой травой и старым навозом – совсем не похоже на аромат цветочных клумб или домашние запахи щелока от стирки и жира от стряпни.
Наконец она запыхалась. Джозефина повернулась и посмотрела на Белл-Крик, единственное место, которое она когда-либо знала. Белые стены, серо-зеленая крыша, знакомый склон, крыльцо, выступающее, как нижняя губа на лице. Цветники казались легкомысленными и эффектными, будто волнующиеся юбки вокруг крепкого тела. Окна второго этажа, расположенные близко друг к другу, были как будто глазами, смотрящими на раскачивающиеся верхушки деревьев и отдаленные предгорья.
Мгновение Джозефина смотрела на Белл-Крик и представляла, что, если она сейчас убежит, дом наверняка поднимется с фундамента и начнет преследовать ее. Эти окна-глаза видели, что она стоит там, так далеко от ее обычного местонахождения, далеко за пределами границ, в которых ей дозволялось оставаться. Дом смотрел укоризненно и обвиняюще. Он звал ее назад, и Джозефина подняла ногу, затем другую и побрела обратно через поле.
По пути ей вспомнилась ночь ее побега: указания паренька – ищи повозки, гробовщика и его дочь. Она вспомнила женщину с каштановыми волосами, обрамлявшими лицо, похожее на сердечко, заостренное книзу. Вспомнила, как женщина поглаживала ее руку, а потом пришел сон, благословенный отдых после криков парнишки, непрекращающегося страха, постоянного движения вперед. И вдруг Джозефина проснулась. Женщина и мужчина спорили, голос женщины был молодым и сильным: «Мы не можем отослать ее обратно. Неужели мы должны отправить ее обратно?» Но мужчина сердито отвечал: «Она беременна, риск слишком велик. Мы не можем ей помочь».
Страх пронзил Джозефину, когда она услышала эти слова, а боль точно так же пронзила ее живот. Казалось, это как-то связано: понимание, что эти люди не помогут ей, и жжение внутри. Джозефина ждала, притворяясь спящей. Она услышала, как мужчина и женщина прошли дальше в сарай, а потом отползла через боковую дверь и зашагала по спутанной соломе, затем по грязи и по прохладной траве обратно в Белл-Крик. Куда еще ей было идти? Джозефина, по возможности, держалась в стороне от дороги, пересекая луга, кукурузные грядки, пастбища с сухой перекопанной землей, лежавшей под паром, и акр за акром созревших зеленых табачных кустов, почти готовых к уборке. Когда боль пронзала ее, Джозефина останавливалась и наклонялась вперед, в этой позе становилось легче. Небо закипало черными тучами, сквозь которые сверкали яркие молнии и слышались раскаты грома, и тогда Джозефина ускоряла шаг – быстрее, быстрее, пока не полил холодный дождь, от которого она вымокнет до нитки. Она сошла с дороги и двинулась через луг, заросший песчанкой, – этот путь быстро привел бы ее в Белл-Крик, но мокрая трава цеплялась за лодыжки, колючки и шипы впивались в пятки. Наконец, сквозь мутный туман дождя и поднимающегося серого рассвета показался дом, и она впервые увидела Белл-Крик издали – зрелище, заставившее ее на миг забыть о болях в животе. Она дивилась дому, его размеру, жестким квадратным контурам, полностью завладевшим небольшим холмом, на котором он был построен. Как такая громадная конструкция может быть настолько тесной внутри?