— Да будет так! — удовлетворенно воскликнул Бжезинский. — Вряд ли я доживу до тотального запрета коммунизма в России, но я вам верю! Вы мне определенно нравитесь!
— Я весьма доволен тем, что процесс начинает входить в зримую фазу, — произнес Шваб. — Впереди великая перезагрузка всей планеты в интересах тех, кто ею владеет. Упразднение социализма и советского монстра — необходимое условие для беспроблемного реформирования человечества, которое начнет происходить через три-четыре десятилетия. Мы на верном пути к новой нормальности, коллеги!
— Ну, а теперь прямо здесь наметим конкретную дату начала преобразований, такая возможность есть, — сказал Волин. — Евгений Янович, как там наш пациент?
— Скорее мертв, чем жив, — ответил Щазов. — После того как отведал рыбки и отдохнул на свежем горном воздухе — прогноз, как мы, врачи, говорим, осторожный... Так что — как только, так сразу...
— В ближайшие дни Щербицкий будет в Штатах с рабочим визитом, а Романов на отдыхе в Литве. Крайне удачно складывается. Надо непременно подгадать под это. Когда в соцлагере зазвучит печальная музыка, надо у вас Щербицкого попридержать. На чуть-чуть совсем, пока мы в Москве не решим вопрос, — Волин глянул на Бутчера, тот кивнул. — Удачно всё же удалось вместо Романова пропихнуть Черненко как меньшее зло, как временную прокладку, придумав эту историю про эрмитажный сервиз. Раз тогда, год назад, не получилось ввести в игру последнего генсека... Но Романов всё еще опасен, как и Щербицкий. Их влияния может хватить, чтобы старая слепая гвардия дала еще один последний бой и оттянула нашу победу на несколько лет... В любом случае, время на нас работает. Руководители на местах, значительная часть ЦК, новые выдвиженцы уже достаточно благосклонно относятся к необходимости начала перемен... перестройки, если угодно. Правда, пока всё решает нынешний состав Политбюро. А там каждый голос на счету. Так вот. Судя по планам Щербицкого и Романова, ориентируемся... где-то на десятое марта. — Волин посмотрел на Щазова, тот прикрыл глаза в знак готовности.
— Так что недели через две в Москве ждем всех влиятельных мировых персон, дабы проводить в последний путь последнего генсека-коммуниста — и пожелать доброго и плодотворного пути второму и последнему генсеку-орденцу... — резюмировал Маков. — Да, господа, вот, кстати, и он сам, среди нас, прошу любить и жаловать! Привстаньте, пожалуйста, Михаил Сергеевич, — обратился он к человеку, который тихо, не проронив за это время ни слова, сидел в одном из кресел за большим круглым столом.