Страх этот очень глубок, и поделать с ним мужчины ничего особо не могут. Если бы проблема была в конкуренции, они совершенствовали бы свои навыки, и хотя бы некоторым на индивидуальной основе удалось бы достичь успеха. Но если проблема эта – системная, то речь идет о социальном хаосе или о чем похуже: миром правит, попутно его разрушая, чья-то зловещая рука. Подобное ощущение естественным образом приводит к демонизации врагов и созданию теорий космической войны, а также расшевеливает «племенной» инстинкт, который побуждает причастных к этой культуре насилия людей скучиваться и бороться.
Хотя однополые эротические контакты в таком контексте и не поощряются, крепкие связи между мужчинами тут – в большой цене. Сходясь, подобно братству футбольной команды, в отчаянной битве со страшным врагом, сплоченное мужское сообщество предстает как первичная форма социальной организации. В отличие от гетеросексуальных связей, образующих замкнутые мирки – семьи, в однополых сообществах вроде монахов обоих полов и футболистов связи представляют собой примитивный опыт создания публичного общества в его персонализированной форме. Отдельные члены свободно общаются с лидерами, и хотя их роли четко расписаны, ответственность у всех общая. Посему состоящие из мужчин радикальные религиозные группы стремятся творить и поддерживать благонравный порядок пред лицом ширящегося социального хаоса.
Существование таких маргинальных, чисто мужских, антиинституциональных и отчасти политических движений не ограничивается одним нашим временем: прошлое знает множество случаев, когда от мейнстримов религиозных традиций откалывались неинституционализированные и склонные зачастую к насилию мужские сообщества. Ассасины средневекового ислама – один пример; другой – тхаги в Индии, кровожадные и преданные богине культовые убийцы, от имени которых пошло английское thugs, «головорезы». В христианстве в XVII веке были католические террористы и «парни» вроде Гая Фокса, еще до них – крестоносцы, чьи «подвиги», по крайней мере задним числом, получали благословение предстоятелей церкви. В XVIII столетии возникли масоны – протестанты, порвавшие с церковной религиозностью в пользу собственного тайного ордена; хотя с насилием они дел не имели, но организационно явно нарушали границы институционального христианства. Благодаря им прецедент маргинальных и чисто мужских движений прочно закрепился в религиозной истории. Однако же распространение неинституциональных мужских военизированных орденов вроде христианских ополчений – феномен относительно новый. Примечательнее же всего в этих сообществах – их потрясающая внутренняя сплоченность.