— Это же чудовищно! — поражённо воскликнула я, всё это время пребывавшая в уверенности, что дар ведунов не передаётся по женской линии. — Они же сами чтят Треокого Бога и все его заповеди! Шептуны всегда держатся в стороне от оружия и битв. Никто из них не проливал крови…
— Да, ничьей, кроме детской. Это их традиции, Уна. Корнями этот обычай уходит ещё в старые времена. Ведуны считают, что их способности — благословление Треокого, но достойны его лишь мужчины, а над женщинами стоит Берегиня.
Я вскинулась:
— Но это противоречит всем постулатам храмовников. И богиня, и бог одинаково оберегают каждого из нас.
— Так считают в Льен. Но первые шептуны — выходцы из степей. Они полагают, что наши боги и их — одни и те же, хоть и носят разные имена. Наши легенды действительно похожи, но всё-таки есть расхождения, как и в этом случае. Шептуны чтят законы верян, хотя в Льен прожило столько их поколений, что крови варваров в них совсем не осталось.
— Но как выжила тогда… — запнулась я.
— Хозяйку зовут Греной. Скажем так, как и ты, я увидел её впервые. Деревенские отвели меня к ней, когда я обратился с просьбой найти знахарку. Они не знают, кто она. Она молча лечит жителей деревни, и те взамен приносят еду.
— Но как ты узнал, кто она?
— Не понял бы, пока она сама не «заговорила».
«Я ждала вас», — неожиданно прозвучало в голове. Я обернулась и увидела подслушивающую нас старуху. Снова захотелось немедленно сбежать. Чувство чего-то незримого, гадкого не желало отпускать. Чужие слова проникали в сознание одно за другим: «Я ждала, что увижу зрячую. Вы проделали большой путь, и впереди ещё предстоит немало».
— Как так вышло, что вы… — ощущая недоверие, начала я.
«Выжила? — спросила она. — Мой отец презирал богов и решил пойти против их воли, желая узнать, что из этого выйдет. Я до сих пор скрываюсь… Но завтра, завтра я наконец-то смогу освободиться от этого бремени».
— Что это значит?
«Моя душа отдана Треокому богу ещё до рождения. Я его должница».
Я стала понимать, что старуха не шутила. Она и в самом деле собиралась расстаться с жизнью. Но Милоша это не смутило:
— Почему именно завтра? — только и мучило его.
«Я дала слово».
— Кому?
«Духам… Они ждут, что я стану их частью. Но прежде они просили поговорить с вами двумя».
— Вы наслали на Уну болезнь? — нахмурился вор. Подобное не приходило мне в голову. Раз бабка-ведунья хотела этой встречи, то в её силах было устроить подобное.
Она улыбнулась губами, истерзанными шрамами. Чёрный провал её рта пугал. «Держись этого мужчины, девочка», — последовал ответ.