На последних словах Герман слегка улыбнулся. Мне стало как-то неловко. Автоматом посмотрел вниз и увидел, что бутылка с зельем выпирает из-под одежды. Причем так, что… Короче, не слишком пристойно.
Пришлось поправить бутылку, сказав, что готов к учебе. Германа это устроило, и мы перешли к делу.
Сегодня было сложнее, чем раньше. Мне приходилось самому читать заклинание, так еще делать жесты руками. Я не был потомственной феей, потому получалось не очень.
Вся эта хрень напоминала чертовы танцы, а с этим были проблемы. Я даже в школе на выпускном танцевал со шваброй, чтоб никого не угробить.
Герман чуть не сорвал горло, наставляя меня на путь истинный. Еще он истощил свою магию, отвешивая мне оплеухи. Под конец, я чуть не порвал ему глотку. Но все же с большим трудом прочитал эту чертову херобуру.
Инъ хард анг да рабор.
Аръ дахан трахобор.
Это были последние слова сложнейшего заклинания, от которого чуть язык не сломался.
— Тха-рабор! Идиот! Читается «Тхарабор». Ты тупее куриного окорока! — шлепнул себя по лбу Герман.
— Я же говорил, что не чертов колдун. Нашел бы себе Гарри Поттера. И убери уже эту книгу. Она пахнет дерьмом, — воскликнул, теряя терпение.
— Не дерьмо, а человеческая кожа, — проворчал Герман Граф.
Он убрал старое чтиво, а после сел напротив меня.
— Что ты сказал? — переспросил у наставника.
— Времени слишком мало, вот что. Искать другого владеющего эрией, готового к обучению, слишком поздно.
— Значит я все же готов, — промямлил с улыбкой. Герман поморщился и ничего не ответил, тогда я решил спросить нечто важное.
— Герман… То есть, господин Герман, послушай. Почему ты делаешь вид, что все плохо? Твой фонтан вроде еще не загнулся, — непринужденно произнес я.
— Он не загнется, пока жива наша планета. А вот я… — сказал учитель, поправив волосы.
— Почему? У тебя что, рак башки или это? Ты болен что ли, короче? — настороженно произнес, не зная, как сформулировать.
— Так и есть, — фыркнул черный учитель.
Да уж, не сладко. Значит, Герман находится при смерти. Теперь ясно, почему он такой мудак. Или это никак не связано.
— Болезнь моя — старость о, неразумный, — с трудом выдавил из себя Герман Граф.
Не знаю, какой реакции он ожидал, но я прыснул смехом. Закрыл рот рукой, только это не помогло.
— Что такого? Ты смеешь надо мной потешаться? — прогремел дядька.
— Ахаха, нет, прости… Охо-хо, извини! Просто ты напоминаешь ту разведенку, которая в двадцать пять лет свое отжила. Или того лейтенанта, что не получил капитана, а теперь ноет, мол, жизнь прожил зря. Ооо, капец, что за черт?