Егор понял, к чему она ведет мысль — жизнь коротка и должна состоять из одного сгустка целенаправленного действия, значит, и любовь у него должна быть наподобие Дантовой.
— Нет, у меня нет такой любви, — сказал он.
— Я всю жизнь хочу такой любви, — призналась она.
— …И я всю жизнь не знал, что она есть, — закончил Егор свою мысль.
Егор не хотел этого, не думал о нем, но оно пришло. Он долго не мог уснуть в своем номере гостиницы «Алтай». Двое соседей его давно и сладко спали, утомленные Москвой, ее суетной жизнью, Егор же думал о Нине. Нельзя сказать, что он думал только о ней, но о чем бы ни думал, мысли его возвращались к ней, хотел он этого или не хотел. Ничего ведь не случилось ни с ним, ни с ней, что могло бы как-то сблизить их. И он и она, и наверно, далеки были от желания легких любовных похождений. Нет, тут было совсем не это, совсем другое. Ее увлеченность тем, чем она жила, ее боль были понятны ему и сделались его увлеченностью и его болью. И счастье ее и несчастья стали его счастьем и его несчастьями. Он хотел видеть ее, говорить с ней, и не когда-то, а сейчас, не дожидаясь далекого утра. Он в один момент даже начал собираться, чтобы поехать к ней, но благоразумие все же удержало его.
И когда он после этого задремал, утро прикатилось быстро.
И вот они шли по улице Пушечной, чтобы потом повернуть на Кировскую, привычную дорогу Егора на почтамт.
Небо было чистое, голубое, солнце грело еще тепло, но воздух был уже по-осеннему прохладен.
Нина — в черном строгом костюме, белой блузке с большой брошью на груди — что-то эстонское, кажется, рыбаки. На черненой чеканке серебра, точно солнечные блики на море, желтые капли янтаря. Волосы ее, снова ушедшие от вчерашней покорности, упрямо топорщились, меднились на солнце и чем-то до болезненной грусти напоминали Егору первую золотую листву осени, уже промелькнувшую на липах улицы Горького, по которой они недавно шли.
На Егоре был все тот же костюм стального цвета, только сегодня он отливал голубизной, и Егор выглядел в нем неожиданно элегантно и чуть-чуть торжественно, и Нина то и дело любовалась им и удивлялась его непонятной простоте и открытости, его характеру. Он ничем не связывал ее, ничем не сдерживал. И то, чего ему хотелось, хотелось и ей, и то, чего хотела она, того хотел и он. Ей надо было пойти в ювелирный магазин на улице Горького, и ему было интересно сходить с ней. И хотя они ничего не, купили, все равно было приятно — оба вспоминали таллинский магазин сувениров и таллинские флюгера. Он сказал, что ему надо на свою явочную квартиру, на почтамт. Там он получит все, чем должен жить в последующие дни, что делать. А после они поедут на Выставку достижений народного хозяйства, сегодня как раз им повезло — день инструментальщика. А потом он проводит ее в Таллин, а сам вызовет Романа и доложит ему о невыполненном задании. Егор позвонит ему вечером домой. Должно быть, он уже переехал из своего Заболотья. Пусть день поработает спокойно и не портит людям нервы. За ночь переболеет Егоровой неудачей, утром что-нибудь придумает. Роман мастак придумывать.