Нэй метнулся обратно на платформу. Туша моллюска бурлила в желобе. Щупальца хлопали по бревнам.
Нэй не верил глазам, но есть процессы, течение которых не зависит от веры и ограниченных представлений. Даже после стольких слов Уильяма Близнеца… Да, у доктрины перевоплощения хватало последователей, вот только одно дело слышать о живых мертвецах Калькутты или оборотнях Вагланда, а другое – лицезреть Лаз в клубящейся стене неугомонного круговорота жизни и смерти. Стоять перед ним.
После гибели тела человеческая душа пытается всплыть, чтобы родиться в новом теле или вселиться в уже существующее – и так до тех пор, пока не успокоится, достигнув Вечной Глубины, или не найдет путь в иные миры. Но душа не способна вернуться самостоятельно. Возрождение совершает мысль, извечное желание Творца Рек, к которому восходят заклинания – даже самые черные и скверные.
Река жизни и смерти состоит из слоев, связанных подводными течениями. Смерть – это отделение главного слоя, придонной глубины, от верхних слоев. Перерождение – это резкий подъем, агония бегства, прежде чем душа сольется с Рекой. Все пребывает повсюду, верно. Но, чтобы выйти, нужна дверь, проход. Что-то реальное и мифическое в человеческом сознании. Чтобы вынырнуть, нужен Лаз. Чрево. Кракен связывает слои, он обитает на самом дне и поднимается на поверхность. Он везде. Он водоворот, через который можно вернуться.
Монах вцепился толстыми пальцами в редкие поросли тонзуры вокруг и причитал. Его буркала залили чернила каракатиц, что рыскают в околоплодных водах в брюхе кита-смерти.
А по залу уже перли прихвостни храма.
Стражи-монахи, вооруженные костяными мечами.
Не мешкая, Нэй ринулся навстречу. Блеснула сталь. Спутник Элфи Наста замельтешил у ног, норовя разодрать акулью кожу и вгрызться клыками в мясо. Повинуясь команде, Вийон покинул уютное гнездышко под сюртуком хозяина, прыгнул точно на спину крысе. Впился острыми зубками в холку врага. Нэй охотно поглядел бы, как сражаются духи, но момент был неподходящий.
Стражи толкались в дверном проеме. Мертвецы, опутанные тиной, хлюпающие и рычащие. Долговязый священник размахивал причудливым кадилом – подвешенной на цепи окаменевшей доисторической рыбой. Удивленно округлившийся рыбий рот изрыгал витки дыма. В толчее дымящийся груз лупил своих же; плавники пластали гнилую плоть.
– Во имя Джхаша! – выл Элфи Наст. – Во имя Преображения!
Шпага полосовала рясы. Под ними оголялись хрящи и сухожилия. Нэй отражал атаки секущими ударами. Рубил головы и теснил братьев назад в подсвеченный факелами зал.