— Но как же ты?..
Она сглотнула вязкую слюну. Не зря столько машин вокруг дома скопилось. Она думала, мало ли, гости у кого-то, родственники приехали, а это приехали вовсе не они.
За окном вдруг что-то рвануло. Звякнули окна и зазвенели, раскалываясь, осыпаясь битым стеклом, застревая в голубой тюли.
— Беги, сказал!
Шуваль привстал с кресла.
Шум нарастал.
Машка с трудом отвела взгляд от окон.
Все знали правду, кроме неё.
— Почему ты был уверен, что я тебя полюблю?
Именно сейчас она должна была слышать ответ. Вернее — или сейчас, или никогда.
Но Машка не хотела «никогда».
— Потому что я тоже влюбился в тебя тогда, в автобусе. — Удивительно, но он улыбался. Стоял на пороге смерти и улыбался. — С одной стороны — такая вызывающая выходка, посягательство на мужское достоинство — и я должен поддерживать репутацию силы. А с другой — ты, у которой все мысли на лице. Живая, манящая, как глоток свежей воды. Твои глаза метали молнии и не могли их скрыть, как ты ни старалась. Твоя неприязнь была объяснима — ты же видела только сторону силы, которую я и сам порой ненавижу. Но как хотелось, чтобы ты узнала меня лучше, увидела, чтобы ты поняла, как… Как иногда сложно выживать. Я глаз от тебя не мог отвести, каждое твоё движение, каждая реакция, прямо… — Он очнулся от очередного грохота. — Беги, слышишь? По чёрной лестнице уходи.
Всё-таки поднявшись, он с трудом подошёл, развернул её и толкнул в сторону коридора.
— Беги! — Закричал на ухо. — Ну же!!
Машка побежала. Высшие приближались и было очень страшно. Казалось, целая армия на подходе. Чтоб наверняка?
В коридоре полопались почти все лампы, а оставшиеся мигали и гасли. В конце концов она оказалась в темноте.
Многочисленные шаги звучали с другой стороны. Высшие идут. Окна запечатаны, чтобы никто не вылез, входы наверняка тоже под контролем, но через чёрный можно ещё успеть убраться.
Она остановилась, будто уткнулась в невидимую преграду. Их много, и на этот раз Шуваль не отделается новым шрамом на животе. Очень остро возникло осознание текущей неизбежности — через пару минут его не будет. Никогда больше не будет, вместе со всеми его достоинствами и недостатками, вместе с его улыбкой и грозными взглядами.
Всего его.
А остальные не боялись… потому что знали — никого он за собой не потащит. Будет кричать, угрожать, но в последний момент отпустит. То, что она принимала за долгоиграющий спектакль было настоящим прощанием, настоящим горем.
Выходит, они знали его гораздо лучше, чем Машка.
Она зажмурилась. Совсем без Шуваля? Совсем-совсем без него? И ни фильмов тебе с хрустящим попкорном, ни санок, ни поцелуев под парящими снежинками…