Отойдя от зеркала, Кветка сразу достала из ящика своей тумбочки пакет с нитками. Как назло, много оставалось только черных, и между ними, явно в виде насмешки, запутались алые шелковые обрезки.
— Кветочка…
Белого и синего еще на что-нибудь хватит, море, к примеру. Море?
— Кветка, — Лиза подошла и взяла ее за руку, не давая копошиться в нитках. — Давай, я тебя рисовать научу? Давай?
— А надо?
— Очень надо. Прямо сейчас. Очень. Думаешь, я ничего не понимаю? Я столько понимаю, что самой тошно. Но ты умеешь восстанавливаться — отличное свойство для человека, особенно для женщины. У тебя такой талант — ты смотришь в окно и видишь не стекло, которое загваздали мухи, а глубину облаков. Ты немножко летаешь там, паришь в небесах, а потом возвращаешься уже в равновесии. Я тебе даже немного завидую.
— Да все в порядке.
— Конечно, — Синичка дурашливо улыбалась. — Разве я спорю? Хочешь последнюю шоколадку из той огромной корзины, которую совершенно случайно тебе занес курьер?
Кветка вздрогнула.
— Нет, только не шоколада.
— Хорошо, сама съем.
На кухне тут же загремел чайник и зашуршали бумажные обертки.
— А ты там пока не расслабляйся, — крикнула Лиза. — Учиться рисовать нужно на бумаге, на самой настоящей, так что доставай альбом.
После чая приступили к урокам искусства. Лиза зажала в зубах простой карандаш, а вторым водила по большому листу ватмана, который вытащила из своих скудных запасов.
— Вот так, — прошепелявила она. — Видишь, ваза получилась?
Кветка кивнула.
— Вижу. А я хочу портрет.
— Ну я же объясняла — портрет не так просто! Ты хочешь вот так сразу взять и портрет написать? Начни с вазы!
— Не, ваза меня не вдохновляет, давай хоть собаку тогда, хочу что-нибудь милое. Только такую, толстую и с длиной шерстью. Кудрявую.
— Пропади все пропадом, — пробормотала Лиза, перевернула ватман чистой стороной вверх, сунула в руку Кветки карандаш, потом обхватила поверх ее руки своей и принялась рисовать.
Это тоже небольшое чудо — видеть, как на белом листе под уверенными штрихами проступают очертания тела, морды, мощных лап и шерсти на брюхе, завернутой колечками.
Кветка молча впитывала появление собаки, жадно, как сухая земля впитывает воду, прослеживая каждое движение Лизы и понимая, что у неё так никогда не получится. Вот у собаки шерсть на губе топорщится, потому что губу порвали злые псы, еще в бытность его неразумным щенком, а вот на лапе неровные пятна, оставшиеся после лишая.
— Все.
Через несколько минут Лиза оставила ее пальцы, которые даже слегка побаливали от нажима, а на белом листе теперь сидела серая собака, добродушная и обманчиво-неуклюжая, как все большие животные. И вообще прямо как живая.