Но сердце дрожало и упрямо твердило: за тобой, за тобой.
Только бежать уже поздно.
— Самое ужасное, что у инопланетных колонизаторов среди жителей Земли были пособники. Предатели, которые обслуживали зверей и готовили их к захвату человечества.
Ну вот…
Соломка обречено прикрыла глаза. Они как раз вошли в полукруглое помещение, от которого веером расходились комнаты, и в каждое вело большое окно. А за окнами — стерильная белизна, и жуткие инструменты, и это место… это место…
— Ей нехорошо! — крикнул вдруг Бориска, подхватывая падающую Соломку.
— Нет, всё нормально. Со мной всё хорошо, — пробормотала она.
— Посади где-нибудь здесь, — ответил безжалостный Натан Георгиевич, нацелившийся на изучение операционных. — Пусть отходит, а мы пока всё осмотрим. Когда еще нас пустят в бункер.
— Остаться с собой? — Бориска усадил её в угол на табуретку и оглянулся на остальных, чьи спины уже исчезали в дверных проемах. Судя по голосу, пойти за остальными ему хотелось куда как больше, чем нянчить нервную, слабую здоровьем сокурсницу.
— Не надо, иди.
Бориска тут же слинял, а Соломка прикрыла глаза.
Воздух дрожал от напряжения, которое сгущалось всё сильнее и почти душило. Неужели клаустрофобия? Вроде раньше ничем подобным она не страдала, но раньше и не приходилось бывать в таком месте — глубоко под землёй, там, где среди стен остались метаться бестелесные страдания измученных детей и подростков, которых никто не спас. Которые спасли себя сами. А заодно и человечество. А теперь существовали отдельно, сплочённой независимой группой.
Голос Натана Георгиевича звучал глухо, слов не разобрать, а студенты молчали, даже не шушукаясь за спиной преподавателя, как обычно.
Экскурсия-сюрприз удалась, ничего не скажешь. Кто ещё мог похвастать, что увидел воочию место, где вершилась судьба мира?
Вершилась судьба… мира… Сколько пафоса!
Скорее бы они перестали пялиться на ужасные операционные и вернулись к Соломке.
Этот цокот звучал всё громче, вонзался в уши, прилип, как кусок жвачки — не отдерешь. И вокруг — никого.
Она с усилием открыла глаза и осмотрелась. Взгляд тут же наткнулся на свернутую прямо возле стула цепь, которая заканчивалась толстым металлическим ошейником. Металл, несмотря на прошедшее время, блестел как новый.
Кого-то приковывали на цепь… Прямо здесь, на этом самом месте.
Дурнота с радостью вернулась, пришлось снова зажмуриться и с нетерпением ждать, когда же вернётся группа.
Наконец, стало слышно, что голос преподавателя становится ближе, значит, они возвращаются. Значит, теперь всё в порядке, и можно заставить себя игнорировать эти звуки… это накатывающее волнами удушье, как будто тело знает — скоро оно перестанет существовать и бьется в конвульсиях нежелания следовать за смертью.