Так на протяжении всего XIX века одетые в сюртуки англичане перемещались по средиземноморской сцене в сопровождении жен, детей, слуг, несущих корзины для пикника и зонтики. Их видели, среди многих прочих мест, при странном новом афинском дворе. Там королю Оттону, сыну баварского короля, прислуживал грек, носящий имя Агамемнон или Одиссей, а немецкие советники постоянно жаловались на нечестность и отступничество новых подданных короля. Их видели с восторгом созерцающими руины виллы императора Тиберия на Капри (этот остров во время Наполеоновских войн на короткий период тоже стал британским). Палермо, Таормина и Сиракузы знали их очень хорошо. Начиная с этого времени во многих городах мира стали строить отели, называемые «Бристоль», «Великобритания» или «Альбион».
Помимо языка, который теперь, по крайней мере в торговле, начал вытеснять французский, как lingua franca моря, они принесли с собой и другие блага. Удивительный импульс их промышленной революции начал ощущаться везде, даже на этих южных землях. Застой был длительным, но свежее течение уже двигалось по морю, подгоняемое ветром с севера. Усовершенствования в прокладке труб, водоснабжении и строительстве дорог следовали за пришельцами везде, где они появлялись. На Паксосе, к примеру, где мистер Гладстон поставил себя в смешное положение, на железной трубе, по которой вода доселе подается в порт, есть буква V.R. – Victoria Regina. В большинстве старых отелей и частных домов по всему Средиземноморью, от Гибралтара и Сицилии до Греции, Кипра и Египта, на металлических смывных бачках до сих пор можно заметить товарные знаки производителей из Лондона и Бирмингема и названия вроде «Великая Ниагара». Таким образом, англичане вернули Средиземноморью (которое уже позабыло о таких вещах) усовершенствования в санитарии и связи, впервые данные миру Римом.
Тем не менее на островах продолжались беспорядки, особенно на гористой Кефалонии. Вскоре после установления британского протектората началось стремление к союзу с Грецией. На Кефалонии Байрон писал: «Стою у окна, любуясь красивейшим селением; в безмятежном, хотя и холодном, прекрасном и прозрачном лунном свете мне видны острова, горы, море и далекие очертания морей между двух полос, морской и небесной; это успокаивает меня настолько, что я способен писать». Но была и оборотная сторона медали, также хорошо известная Байрону, поскольку там же, на Кефалонии, он написал: «Хуже всего в них [греках] то (тут мне придется употребить грубое выражение, потому что только оно соответствует истине) – хуже всего то, что они так чертовски лживы; подобная неспособность говорить правду невиданна со времен Евы в райских кущах». Должно быть, с немалым облегчением британцы в 1864 году вернули острова, хотя не королю Оттону. К тому времени его уже свергли после весьма неспокойного правления, во время которого было непонятно, кто кого больше ненавидит, греки Оттона или он их. Новый король, Георг I, немец из Шлезвиг-Гольштейна, также имел возможность убедиться, что греки, хотя их кровь со временем, вероятно, изменилась, самый раздираемый враждой народ Средиземноморья.