С этим мнением невозможно не согласиться.
* * *
О реакции окружения Наполеона на вышеописанные события наглядно свидетельствует история, описанная в «Мемуарах» жены генерала Жюно Лоры д’Абрантес.
В то время супруги Жюно находились в провинциальном Аррасе, где генерал занимался формированием элитной гренадерской дивизии, но 14 февраля 1804 года он получил из Парижа от своего друга Дюрока письмо следующего содержания:
«Мой милый Жюно!
Если дела позволяют тебе, напиши Бертье и попросись в отпуск на четыре или пять дней. Я желал бы срочно увидеться с тобой здесь. Для чего, объясню при свидании. Не говори никому о моем письме.
Прощай, мой друг! Будь уверен в моей искренней дружбе».
Зная, что для такого послания у Дюрока должны были быть очень веские основания, Жюно тотчас бросил все и, даже не спросясь у начальника штаба Бертье и рискуя получить за это строгий выговор, помчался в столицу. В Париже Жюно нашел всех старых друзей первого консула в сердечном волнении и беспокойстве и, можно поверить, разделил это со всею искренностью. Речь шла о заговорщиках, а также о генералах Моро и Пишегрю.
Когда Наполеон узнал о самовольном приезде Жюно в Париж, он рассерженно сказал:
— Ты дурно сделал, оставив Аррас теперь. Мой старый друг! Ты отправишься назад сегодня же после обеда. Ты мне гораздо нужнее в Аррасе, нежели в Париже.
— Генерал! — ответил Жюно. — Генералы Дюпа, Макон и Лапланш-Мортьер, мой начальник штаба Клеман — все эти люди с головой и преданные вам. Они отлично и без меня могут делать то, что делал бы я в Аррасе. Позвольте мне занять прежнюю должность вашего адъютанта, генерал! Позвольте мне, вместе со старыми военными друзьями моими, охранять вас! Пусть рядом будет еще одно сердце, которое эти мерзавцы должны поразить прежде, нежели они приблизятся к вам.
— Жюно! Мы всегда понимали друг друга. Ты и сейчас поймешь меня, когда я повторю, что теперь ты полезнее для меня в Аррасе. Может статься, что произведенное взятие под стражу будет иметь отклик в армии, и поэтому каждый начальник должен быть на своем посту.
Далее они заговорили о генерале Моро и об отношении к нему во французской армии. Жюно совершенно искренне заявил:
— Генерал! Итальянскую армию обвиняли, что она не любит Моро. И это правда. Но говорили, будто мы не любили его потому, что слава его соперничала с нашей. А вот это вздор! Это обвинение заставляет только пожать плечами. Слава Моро могла окружать его своим сиянием, но наша была от этого не менее чиста и блестяща. Что касается меня, клянусь честью, никогда эта мысль не пробуждалась в душе моей. Я так люблю Республику, что, напротив, не мог не радоваться, видя еще одного из сынов ее мужественного и победоносного.