.
Штурман рассматривала проблему доносительства как одну из ключевых в гроссмановской повести. И сопоставляла ее осмысление с тем, что формулировал Солженицын в книге «Архипелаг ГУЛаг».
Начала с автобиографического экскурса. Все же — советская эмигрантка: «В начале семидесятых годов попала в наш дом машинописная копия книги Василия Гроссмана „Все течет“. Ее надо было вернуть через сутки».
Обычная ситуация в СССР. Материалы «самиздата» надлежало читать быстро: успевай, как сумеешь, другие на очереди. Да и опасность постоянна, ведь за передавшим рукопись могли следить. Крайне мало времени на чтение. Штурман утверждала, что особо важными сочла тогда «размышления автора о стукачах. Казалось бы, в книгах должна потрясать новизна. На деле же чаще потрясает и запоминается нечто, соотносимое с собственным опытом читающего. Моя семья роковым для нее образом была вовлечена в события начала тридцатых годов на Украине. Я провела несколько лет своей молодости в лагере. Знаю людей, оклеветанных и проносивших полжизни незаслуженное клеймо стукача. У меня за спиной были свои стукачи, но мне посчастливилось быть знакомой и с теми, кого ни сломить, ни оклеветать не сумели».
Согласно Штурман, именно автобиографический контекст обусловил специфику восприятия. Не абстрактная проблема, а повседневная. Гроссман «исследует несколько типов доносителей. Он ненавязчиво и горестно просит читателя подумать над их судьбами „не торопясь. Потом уж приговор“. Он не требует от жертв доносителя непосильного для них: „Не судите, да не судимы будете“. Он не произносит, остерегая и обезоруживая: „Кто из вас без греха, пусть бросит в них камень“. Он только напоминает нам об ответственности за вынесение приговора».
Таково было впечатление от первого знакомства с повестью «в начале семидесятых годов». Прошло восемь лет, и Штурман отметила: «Недавно я перечитала книгу Гроссмана, и падали на душу, как кирпичи, горестные и мудрые его слова…».
Проблему ответственности автор повести не решил. Штурман констатировала, что тоже не видит единственно правильное решение: «Нет, В. Гроссман, покоряющий своей человечностью, не выводит нас из тупика: конечно, нельзя никого судить, не вдумавшись в его путь; нельзя осуждать только стукачей и сексотов в онемевшем обществе. Но нельзя же и снять ответственность с человека за то, что он делает…».
Гроссмановскому подходу Штурман противопоставила другой — солженицынский. Обусловленный лагерным опытом: «Нож в грудь стукача! Делать ножи и резать стукачей — вот оно!»
Стоит подчеркнуть, что Солженицын рассуждал о личном опыте узника. Осознававшего, по каким причинам осведомитель смертельно опасен в сталинском лагере, и возненавидевшего доносчиков — вне зависимости от причин, обусловивших доносительство. Решавшего проблему выбора: «он или я».