О том, что переложения псалмов, в том числе «оды парафрастические псалма 143», исполняли эту роль и при русском дворе, красноречиво свидетельствует воспитатель Павла Петровича С. А. Порошин. В январе 1765 г. он записал:
Часу в седьмом приехал опять Его Преподобие отец Платон. Разговорились мы о разных родах стихосложения, о ямбе, о хорее и о дактиле. Читал я шестую духовную оду г. Ломоносова, преложение псалма 143, также осьмую выбранную из Иова (Порошин 2004, 150).
Как и сами авторы брошюры 1744 г., Порошин переходит к переложениям псалмов от разговора «о разных родах стихосложения». Однако состав собеседников и их культурно-педагогические установки, подробно очерченные в порошинских «Записках», не позволяют свести январскую беседу в покоях наследника к стиховедческим вопросам.
И сам Порошин, и Платон Левшин, духовный наставник Павла, и Никита Панин, ответственный за его воспитание, были почитателями поэтического дара Ломоносова. Порошин читал и хвалил наследнику сочинения «стихотворца века блаженной памяти бабки его высочества Елисаветы Петровны», а Платон после смерти Ломоносова в апреле 1765 г. «сожалел, возбуждая к тому и великого князя» (Там же, 129–130, 199). Панин еще в 1760 г. в особой записке «о воспитании его императорского высочества» писал:
Что касается о добром научении собственнаго нашего языка, хотяб Россия еще и не имела Ломоносовых и Сумароковых, тоб, при обучении закона, чтение и одной древняго писания псалтири уже отчасти оное исполнило (Панин 1882, 318).
Заявленная здесь преемственность новой поэзии по отношению к духовной литературе объясняет место ломоносовских переложений в круге чтения наследника. В более раннем «Письме о порядках в обучении наук» (1757) Порошин предлагал искать в «священных Российских книгах» одновременно образцы «красноречия» и «спасительные наставления» (Порошин 1757, 138–139). По словам Панина, воспитание Павла должно было основываться «на учении самаго Спасителя нашего о человеческих стараниях», которое подразумевало
<…> чувствительное познание своего Творца; Его святое намерение в создании нас, и нашей за то Ему посвященной должности. Первое происходит тогда, когда уже наполнится сердце любовию и повиновением к Нему и ко власти, от Него постановленной; второе – от сердечнаго желания о точном исполнении своего звания, для которых на свет производимся; третие от ревности и попечения – учинить себя способным к исполнению долга того звания (Панин 1882, 317).
Христианская «должность» прочно вписана здесь в секулярные политические иерархии и отождествлена с политическим рвением «о точном исполнении своего звания». Этому политическому благочестию Панин подчиняет и назидательное чтение Писания: