«Девора Пророчица посреде народа Израильскаго», авторитетный прообраз женского правления, фигурировала во время коронационных торжеств 1742 г. в числе библейских прототипов Елизаветы (Обстоятельное описание 1744, 131; Старикова 2005, 311; ср.: Osherow 2009, 77–110). Сопутствующий панегирический девиз был заимствован из песни Деборы, в которой молитвенное приобщение к божественной воле служило обоснованием властных полномочий правящей корпорации. Продолжим цитировать переложение Тредиаковского:
Но во Израиле всех глав
И от народа добровольных,
Собравшихся от мест окольных,
Как любит сердце, так мой нрав,
О! сильные людей, гласите
И Господа превозносите.
Вы, ездящие в полы дня
Въявь на своих ослятах белых,
И вы, сидящие на целых
Судищах, кривду прочь гоня,
И в сонм ходящие, собщайте
Дела друг другу и вещайте.
(Тредиаковский 2009, 223; курсив наш. – К. О.)
Дж. Агамбен исследует, вслед за Э. Канторовичем, богословские истоки секулярной государственности и, в частности, прослеживает связь между «ангелологией и бюрократией». Постоянная соотнесенность «между духовной и светской властью», mysterium и ministerium, сказывается не только в сакрализации монарха, но и в соположении земной иерархии с ангельским чином. Воплощенный в них обоих «принцип имманентного порядка и управления» совпадает с «призванием к прославляющему песнопению»: «иерархия есть гимнология» (Агамбен 2018, 241–274). Это совпадение манифестировалось в чине коронации: вместе с Елизаветой к торжественной службе в Успенском соборе шествовали «депутаты от купечества» и «малороссийской старшины», а вслед за ними «коллегии и канцелярии, яко то государственные правления, корпусами» и мн. др. В ходе торжеств читалась ектения с прошениями «о всей палате и воинстве» императрицы и о сохранности административных начал: «Господь <…> да подчиненные суды Ея немздоимны и нелицеприятны сохранит» (Обстоятельное описание 1744, 40–42, 54; см.: Уортман 2002, 129–152).
Тредиаковский в «Парафразисе песни Деввориной» и вслед за ним Ломоносов в оде на восшествие Екатерины увековечивают библейским языком явленную в литургии секулярную сакральность государственной иерархии и политико-богословского закона:
Услышьте, Судии земные
И все державные главы:
Законы нарушать святые
От буйности блюдитесь вы <…>
Поэтическая и политическая смелость этой угрожающей строфы обосновывается сложным переплетением речевых инстанций. Речевой субъект ломоносовской строфы размыт: ее ветхозаветные назидания можно вложить в уста Екатерине, с чьим манифестом эти стихи близко соотносятся, молящемуся с ней народу или непосредственно поэту-подданному. Обращенные к «правителям и судьям» уроки пророчествующего поэта оборачиваются вариациями официального политического богословия, утверждающего священный характер мирской власти. Культурный авторитет пророческих книг и следующего им поэта-панегириста основывается на политическом авторитете освященной монархии, воплощающей на земле божественную