Дидактические жанры, понятые как язык монархического дисциплинирования, оказывались в этой теоретической перспективе средоточием всего придворно-абсолютистского «института литературы». Именно поэтому стихи, посвященные сатире (и смежному с ней жанру комедии), занимают узловое место в металитературном нарративе «Эпистолы II», хотя сам Сумароков издал первую свою сатиру только десятилетие спустя, и жанр этот так и не приобрел первостепенного значения в его литературной деятельности. Хорошо известно, что «Эпистола II» была написана в подражание «Поэтическому искусству» Буало, которого Сумароков упоминает чаще других авторов (четырежды, считая строки, исключенные при цензурировании) и – единственного – эмфатически провозглашает своим образцом. Показательно, однако, что в соответствующих стихах речь идет не только о жанре стихотворной поэтики, но и о сатире:
О таинственник муз! уставов их податель!
Разборщик стихотворств и тщательный писатель,
Который Франции муз жертвенник открыл
И в чистом слоге сам примером ей служил!
Скажи мне, Боало, свои в сатирах правы,
Которыми в стихах ты чистил грубы нравы! <…>
(Сумароков 1957, 121)
Эти строки, фактически суммирующие художественное задание «Двух эпистол», представляют собой переложение отрывка из «Храма вкуса» Вольтера («Le Temple du Goût», 1733):
Là régnait Despréaux, leur maître en l’art d’écrire;
Lui qu’arma la raison des traits de la satire;
Qui, donnant le précepte, et l’exemple à la fois,
Fit fleurir d’Apollon les rigoureuses lois.
[Там правил Депрео, их учитель в искусстве писать,
Вооруживший рассудок чертами сатиры.
Он, одновременно давая наставления и пример,
Стоял на страже суровых законов Аполлона.]
(Voltaire 9, 201–202; ср.: Ewington 2010, 22)
Сумароков сохраняет основные конструктивные элементы этого фрагмента: тезис о тождестве теории и практики («наставлений и примера») у автора «Поэтического искусства», совместное упоминание его критических и сатирических сочинений и, наконец, метафору утвержденных Буало законов. Однако если у Вольтера эта метафора применяется только к деятельности критика, то у Сумарокова она распространяется и на нравоучительные стихотворения. Под власть поэту отданы не только «уставы» муз и «чистый слог», но и «в сатирах правы, / Которыми в стихах ты чистил грубы нравы». Юридическое понятие правы, смежное с законом, вводит уже знакомую параллель между «писателем» и «начальником»; по словам Кантемира, «[c]удья должен <…> знать исправно естественные правы, наш гражданский устав и все указы и уставы Петра Великого» (Кантемир 1956, 86).