Пока подручный вставлял новый аккумулятор, Мольнар сделал свое дело. Он небрежно бросил пустую сумку в коляску, а на поясе у него, в гранатах, где никому и в голову не придет искать деньги, — сорок тысяч пенге.
Вместе с парнем-подручным они выехали из деревни. Дорога была так забита войсками, что пробиваться сквозь колонны солдат, перебрасываемых для подкрепления на фронт, становилось все труднее. Все больше попадалось патрулей из полевой жандармерии и нилашистов. В одном из заторов патрули наугад стали проверять двух жалких, заискивающих солдат. Документы у солдат оказались не в порядке, и их тут же вздернули на шелковицу возле дороги. Бедолаги даже сообразить не успели, что их ждет смерть.
При виде их у Мольнара все похолодело внутри, будто его окатили ледяной водой.
— Где твоя проклятая дорога? — сердито спросил он парня, скорчившегося на заднем сиденье.
— Сейчас будет.
— А может, мать твою, ее и нет? Ну, смотри тогда, я тебе покажу.
— Ей-богу есть, господин унтер-офицер.
— Заткнись. Если нас остановят и тебя о чем-то спросят, ты и говорить-то не умеешь, ясно?
— Ясно.
— Не говори ни слова, а только головой кивай, понимаешь?
— Понимаю.
— Ко мне не обращайся.
— Хорошо. Вон она, дорога-то, господин унтер-офицер, вон за тем крестом…
Мольнар вырвался из толпы, размахивая рукой и нажимая на сигнал. Мимо мелькали лица, одно за другим, как в кино. Навстречу неслись тоже лица, разные, но по сути дела — одинаковые. У всех — одни глаза, в которых еле теплится жизнь. Они застыли, как стеклянные, и смотрят, не моргая, в одну точку — туда, где опускаются на поля серые клубы дыма, туда, откуда слышны стрельба и взрывы.
Дождь лил не переставая. Солдаты шлепали по грязи, они шли на бойню, шли и шли. Ведь на войне не только победители воюют до последней минуты.
У Мольнара было тяжело на душе. Он переживал нечто похожее на стыд, когда оставляешь людей в беде. Однако он поспешил поскорее отогнать от себя эти неприятные мысли.
«Банда безмозглых идиотов! — мысленно выругался он, зная по опыту, что лучшее противоядие против сентиментальности — это разжечь в себе злость. — А почему бы и вам не смыться отсюда, болваны?..»
Сумоньская дорога действительно сохранилась в отличном состоянии. Покрытая белым гравием, укатанная, обложенная дерном, она была прямая, как стрела. «Зюндапп» не ехал, а буквально летел по ней. Однако утверждение, будто солдаты не пользовались ею, не соответствовало действительности. Через несколько минут бешеной гонки унтер чуть не налетел на пятнадцатидюймовое орудие, которое как раз перетягивали через дорогу. Орудие устанавливали на полянке. Командовал им пожилой, неприятного вида, небритый капитан. На лице у него было написано, что он запасник и что весь этот цирк ему давно осточертел.