— А чем же она станет? Японией, что ли?
— Такими вещами не шутят. Если я потеряю надежду разговаривать здесь по-венгерски…
— Извини, что я тебя перебиваю, но на каком же языке можем мы еще говорить?
— Откуда я знаю! Может, на русском, а?
— Не мели чепуху, Эдуард! Кто из нас знает по-русски?
— Со временем научимся.
— Все?
— Очень тебя прошу, дай мне закончить мысль.
— Хорошо, только не мели вздора. Время идет, и нам пора что-то предпринять, а ты тут дурака валяешь.
— Я попрошу!
— Проси сколько хочешь, но ведь в конце концов у меня может лопнуть терпение. Сидя на заднице, ты хочешь заранее угадать, как после войны поведут себя те, кто уцелеет. Ты сначала выживи, тогда и узнаешь!
— Но я всегда привык думать!
— Знаешь, я уже насмотрелся вот на таких умников, как ты. У многих из них голова трескалась от распиравшего ее ума, однако эти умники забывали ложиться на землю, когда в их сторону летела граната или снаряд. Интересно, что ты собираешься делать с нашей нацией? Может, по-твоему, она будет валяться под забором и ждать, пока твоя умная голова что-нибудь придумает? Выходит, зря тебя родители в школе учили, зря деньги на тебя тратили?.. Разве ты не видишь, что все у нас разлетелось в пух и прах, что каждый человек брошен на произвол судьбы? Ты что, ослеп, что ли, черт бы тебя побрал?!
В этот момент на пороге появился Альберт. Пальто и шляпу он уже снял и был в вязаной безрукавке с длинным ворсом. Через руку он перекинул белоснежную салфетку и на массивном серебряном подносе нес четыре бутылки и хрустальные рюмки.
— Господа, ради бога, — заговорил Альберт, желая утихомирить споривших. — Не забывайте, пожалуйста, о правилах приличия.
Эта просьба подействовала на прапорщика, и он вновь задумался. На унтер-офицера впечатление произвели не слова Альберта, а бутылки на подносе.
— Оно и правда, — пробормотал Фекете, осторожно приближаясь к напиткам. — Нас совсем немного. Все мы оказались в беде. Почему бы нам и не понять друг друга?..
Альберт моментально наполнил рюмки.
— Ну? — произнес унтер, глядя на Галфи, и покрутил в руках рюмку. — Не объявить ли нам перемирие?
Прапорщик неохотно согласился.
— Сервус, — с трудом выдавил он, показывая тем самым, что он с большой охотой продолжил бы спор.
— Да сохранит нас всевышний, раз уж так вышло, — сказал Гашпар, чокаясь с каждым по очереди.
— Себе тоже налей, — распорядился Мольнар, обращаясь к привратнику.
— Благодарю вас, господин.
— Выпей, выпей.
— Странно как-то.
— Что в этом странного?
— Честно сказать, раньше я ведь лишь в коридоре мог тайком опрокинуть рюмочку-другую. А так я даже мечтать не мог.