С тех пор трюк этот так и остался нераскрытым. Теперь у Мольнара на руках было настоящее предписание, в которое надлежало лишь вписать фамилию и маршрут, по которому он будет удирать. Причем удирать не с пустыми руками. Хотя Рошко сам и не садился никогда в коляску мотоцикла, но сумку с деньгами ставил именно туда и только придерживал ее ногой. И сумка эта — если только не приключится какое-нибудь жуткое несчастье — останется там, в коляске. Эту часть своей операции унтер-офицеру легче всего было уладить со своей совестью.
«В конце концов, — думал Мольнар, — за два года службы я, конечно, заработал немного денег. Мои товарищи солдаты от этого нисколько не пострадают, так как в финчасти им снова выпишут деньги. Зато уж этой свинье Рошко здорово влетит. Деньги-то будут требовать прежде всего с него. Он сам получал их под расписку, и что бы там ни произошло, объясниться ему будет трудно…»
Мольнар уже подсчитал, что все денежное содержание батальона в бумажных деньгах (черт с ней, с мелочью!) уместится в семи-восьми учебных гранатах, если из них выбросить деревяшки, а внутрь засунуть свернутые в трубочку деньги. По Секешфехерварскому шоссе он проскочит до Кишвеленце, потом свернет налево и через Пустасабольч — хоп-ля! — до Адоня.
В этом селе живет его дядя, у которого можно достать какую-нибудь штатскую одежонку и лодку. На ней он переберется в Лорев, а уж оттуда, будь здесь русских хоть миллион, он даже на брюхе доползет до Пешта…
На улице моросил дождик. Небольшой, но его вполне доставало, чтобы дорога стала мокрой и скользкой. Хорошо бы заменить заднее колесо на запасное, с более хорошей резиной, которое Мольнар держал на зиму. Но тогда для игры не останется времени.
— Жалко, — плаксиво проговорил Мольнар, боясь поднять на Рошко глаза, чтобы тот не заметил в них волнения и нетерпения. — Жалко, что вы никак не изволите отпустить меня…
— Нет. Я уже сказал тебе, что мы с тобой даже близко к мостам не поедем.
— Слушаюсь, господин подпрапорщик. Не сердитесь, пожалуйста. Можно готовиться?
— Готовься. Через полчаса я буду во дворе.
Двор большого дома на горе Геллерт, в котором расположился штаб, напоминал оставленное в спешке поле боя. Дворник уже и не пытался поддерживать здесь хоть какой-то порядок, так как сорили почем зря.
— Объявили наш особняк еврейской виллой, — ворчал дворник, — и превратили в постоялый двор: одна часть уходит, другая приходит. И все оставляют после себя одну грязь да мусор.
Чтобы пройти через двор, приходилось прыгать с кочки на кочку, иначе ничего не выходило. Повсюду — брошенное барахло, пустые консервные банки, тряпки, порванные книги, кровавые бинты. Всего по колено. Смотреть тошно.