Она дерзко глянула на Мэтта и Люка. Красотой Лили Станович не блистала – круглое мясистое лицо, подслеповатые глаза-щелки, – и все же выглядела она внушительно. Теперь мне кажется, было в ее дерзости что-то сродни величию. Мужество в чистом виде. Она ведь знала, какого мы о ней мнения, а заодно и все остальные. Помню, отец – даже он! – говорил, что Господь со стыда краснеет всякий раз, как Лили Станович откроет рот, а мама отвечала твердо, что сердце у той из чистого золота, а остальное неважно. А отец возражал (как можно тише): золотое сердце – это важно, но это еще не все.
В другой среде ей бы все сходило с рук, но у нас… Я уже говорила, здесь у нас в основном пресвитериане. Поминать всуе Отца, Сына и Святого Духа считается грехом. Как и давать волю чувствам, а миссис Станович в этом не было равных. Даже муж ее стыдился. Даже сыновья.
Однако она встала перед Мэттом и Люком во весь рост, щеки раскраснелись, на шее выступили багровые пятна: мол, только попробуйте не согласиться! Дважды в неделю. Она бы и за девочками присматривала, и стряпала, и убирала (про уборку она упомянула вскользь, как о деле далеко не первой важности), а Люк мог бы в это время где-нибудь на ферме подработать. Так повелел ей Господь, и она должна исполнить Его волю. По-моему, даже Люк понял, что делать нечего, придется соглашаться.
– Она же заразит девочек, – сказал он потом Мэтту вполголоса, будто боялся, как бы его не услышали на небесах родители и не поставили в угол.
– Заразит? – переспросил Мэтт с тревогой, будто опасаясь того же. – Не очень-то вежливо сказано.
– Ты меня прекрасно понял. Они же должны… ну, это… как это называется? Нести слово Божие! Им нужно нести слово Божие.
– Да ну, не здесь же, – возразил Мэтт.
– Как нам ее остановить? Не говорить же ей: «Вот что, убирайте у нас на здоровье, а вот нести слово Божие не надо».
– Можем то же самое объяснить вежливо.
– Вежливо – это как?
– Скажем ей, что Кейт и Бо должны расти в нашей вере, такова воля родителей. Что тут такого? Она все поймет, она же любила маму.
– Вот сам ей и скажи, – ответил Люк.
* * *
И миссис Станович стала к нам приходить по вторникам и четвергам, а Люк валил у мистера Тэдворта лес, расчищал ему участок. Миссис Станович и Бо не во всем находили общий язык, но в итоге поладили. Миссис Станович разрешала Бо громыхать на кухне кастрюлями, а та ей – делать уборку, а когда миссис Станович позволяла Бо поиграть кастрюлями в столовой, Бо ей давала привести в порядок кухню. А потом Бо можно было взять в постель любые книжки, с условием, что она полежит спокойно час, пока миссис Станович драит кастрюли и готовит ужин. Когда я возвращалась из школы, Бо разрешали встать, а нам вместе – заниматься чем угодно, лишь бы мы ей не мешали «отмывать эти окна» или вершить другие великие дела. На моей памяти никто больше не успевал столько сделать за день. Дом преобразился.