Мэтт весь побелел. Вот что странно: у Люка от гнева кровь приливала к щекам, у Мэтта наоборот – отливала от лица.
Мэтт спросил:
– С каких это пор ты один за девчонок в ответе? С каких пор? А я, по-твоему, тут сбоку припека? Мне они тоже сестры как-никак. Думаешь, я их брошу на тебя, когда тебе слабо даже работу найти?
Люк вцепился обеими руками в столешницу, набычился. И рявкнул через стол:
– ДА НАЙДУ Я РАБОТУ! ЧТО-НИБУДЬ ДА ПОДВЕРНЕТСЯ!
Мэтт встал и вышел из кухни.
Люк замер на миг, ухватившись за стол. А потом вскочил и бросился следом за Мэттом.
Я затаила дыхание. Из гостиной донесся грохот, потом опять крики.
Бо слезла со стула и встала в дверях, глядя на братьев и посасывая палец. Я встала с нею рядом. Посреди комнаты валялось на боку кресло, а Мэтт и Люк, стоя от него по разные стороны, переругивались. Люк сказал, что Мэтт все портит. А Мэтт спросил Люка, кем тот себя возомнил – никак Господом Богом? Всю нашу жизнь расписал наперед? А Люк отвечал, что Мэтту просто-напросто невмоготу, так ведь? Невмоготу, что он, Люк, раз в кои-то веки занят важным делом, по-настоящему важным. А то все Мэтт да Мэтт. Что ж, придется терпеть. Придется, черт подери. Он, Люк, обещал растить девочек, это его дело, и он в лепешку расшибется, а слово сдержит, без всякой помощи Мэтта.
Мэтт сделался белый как полотно. Да и говорит: так вот в чем дело, а? Все дело в Люке. Святой Люк, взял на себя роль мученика, спасителя семьи. А девочки тут ни при чем, так? Он не думает о том, как для них лучше. Все дело в Люке, в самолюбии его дурацком.
И пошло-поехало – вся тревога, досада и горе, что скопились за эти месяцы, рвались наружу, изливались потоком ругани, и так продолжалось, пока Люк не сказал то, что простить невозможно. А сказал он, что наплевал на свое будущее, чтобы Мэтт мог учиться в университете, и если Мэтт сейчас все загубит, то ему не жить.
Не знаю, какими словами описать то, что было дальше. Одно дело драки в кино или по телевизору – там люди друг друга колотят, сбивают с ног, дают зуботычины, но все понарошку. И гнев у них напускной, да и страх у нас, зрителей, тоже ненастоящий. Персонажи – это не наши близкие, мы их не любим, не боимся, что кто-то из них умрет. Раньше, когда Люк с Мэттом дрались, я боялась, что Мэтт погибнет. А в тот раз я в этом была уверена, и уверена почему-то, что и Люк тоже умрет. Я ждала, что стены вот-вот обрушатся. Казалось, наступил конец света. И вскоре я в этом убедилась – в разгар драки я краем глаза уловила движение, посмотрела вниз и увидела, что Бо вся трясется, даже кончики волос подрагивают. Она застыла, опущенные руки прижаты к телу, пальцы растопырены, рот разинут, по щекам катятся слезы, но она не издавала при этом ни звука. Ничего страшнее я в жизни не видела, ведь она была такая храбрая, Бо, – я думала, ее ничем не проймешь.