— Полагаю, это твоё.
Его загрубевший голос резонировал по комнате, вызывая мурашки на руках. Он занимался с ней любовью этим голосом так же искусно, как и своими руками. Она следовала его зову, как зачарованная, притягиваемая к нему так же сильно, как к серебристому сапфиру, содержащему часть её души.
Она остановилась перед ним, протягивая руку. Цепочка упала на ладонь сверкающим водопадом, голубой драгоценный камень оказался тёплым и тяжёлым. Мартиса крепко сжала кулон пальцами.
Профиль Шилхары, позолоченный в лунном свете, льющемся через окно, был невыразителен. Он повернулся к ней, и она ошеломлённо уставилась на него, забыв о своём сокровище. Как и в случае с Камбрией, его лицо несло на себе печать ритуала. Морщины в уголках глаз стали глубже, а скулы резче, придавая строгим чертам измождённый вид. Но удержало взгляд Мартисы совсем другое — волосы. Белая прядь тянулась по всей длине от макушки до самых кончиков.
Мартиса протянула руку и погладила шёлковые волосы. Пальцы коснулись щеки.
— Когда она появилась?
Его губы изогнулись в слабой улыбке.
— Несколько недель назад. Однажды утром я проснулся с этим доказательством моих преклонных лет. Я ещё не решил, то ли это последствие ритуала или поданного накануне ужина.
— Тебе идёт. Выглядишь почти цивилизованно, — поддразнила она.
— А я ведь дикарь-курман, — поддразнил он в ответ, и его улыбка стала ещё шире.
Она подняла кулон.
— Камбрия сказал, ему сделали предложение, от которого он не смог отказаться.
Улыбка перетекла в самодовольную усмешку.
— Тебя выкупил корифей. Одна из моих наград за спасение мира и прочее. Епископ не посмеет отказать своему настоятелю.
— Он не знал, что это ты.
— Нет. Если бы он узнал, то повесил бы тебя на стропилах конюшни раньше, чем я успел бы тебя вытащить из петли.
Она вздрогнула. Умереть, спасая любимого человека, — это одно. Умереть ради мелкой мести — совсем другое.
Мартиса осторожно протянула ему кулон.
— А ты не хочешь оставить его себе?
Он небрежно отмахнулся от её предложения.
— Я сражался с богом, чтобы сохранить свободу, Мартиса. С чего бы мне желать обзавестись рабом?
Её пальцы снова сомкнулись на драгоценном камне, и она прижала его к груди.
— Я никогда не смогу отплатить тебе за это. Я проживу десять жизней, служа тебе, и даже так не покрою свой долг.
Шилхара прищурился.
— Нет никакого долга. Я отнял твой дар, чтобы спасти себя.
— Ты не взял ничего, что я не отдала бы тебе добровольно. А взамен ты подарил мне свободу. В моих глазах одно всегда гораздо ценнее другого.
В животе у Мартисы бешено порхали бабочки. Шилхара был так красив. Стоя так близко, освещённый светом свечей и сиянием луны, он казался упавшей звездой — потускневшей, но не погасшей. По сравнению с ним она чувствовала себя грязной и невзрачной.