Она никогда не питала иллюзий относительно своей внешности. Один раз её одурачили, заставив поверить, что красота это не самое главное, и эта ошибка стоила ей разбитого сердца. Мелкие замечания по поводу её невзрачности, целенаправленные или непреднамеренные, причиняли меньше боли после стольких лет, но всегда задевали. Мартиса была благодарна, что Шилхара, настолько резкий и безрассудный, каким он вёл себя временами, всего лишь раз прокомментировал её внешность. По сей день она сомневалась, правильно ли поняла его случайное замечание о том, что ради них не стоит прихорашиваться. Даже если он и считал её такой же невзрачной, как и все остальные, то держал своё мнение при себе.
Она замерла, потянувшись к очередной грозди апельсинов, и покачала головой, пытаясь вытрясти из неё воспоминания о кладовой. Насилию не требуется красота. Резкий приказ Шилхары раздеться чуть не довёл её до слепой паники. Лишь очевидная незаинтересованность в его глазах и наполовину скучающая, наполовину раздражённая нота в грубом голосе успокоили тогда Мартису. Он так втирал мазь в её спину своими сильными пальцами, разминая напряжённые, ноющие мускулы, что Мартиса чуть не растеклась бесформенной лужицей на полу.
У него хорошие руки. Изящные, искусные. Это руки учёного, за исключением грубых мозолей, покрывающих подушечки пальцев, что ужесточали кожу ладоней. Он ослабил боль в мышцах, которые до этой поры не использовали в суровых условиях сбора урожая апельсинов, всё время развлекая её анекдотами из своего прошлого. У него тяжёлое детство, но он говорил о нём и о своей матери будничным тоном так, словно каждый шестилетний ребёнок жил в борделе и служил посланником для гурий и клиентов, которых они обслуживали. Шилхара даже заставил её смеяться. Это был непочтительный юмор, сухой и часто саркастический.
Мартиса нахмурилась и срезала апельсины с ветви с большей силой, чем это было необходимо. Он очаровывал её, манил так, как ни один мужчина до этого. Даже её прежний любовник Балиан, которого она когда-то думала, что любит. Ощущение, что Шилхара стоит рядом, массирует её кожу своими грубыми руками, гипнотизировало. Её первый страх испарился, заставив осознать, что она наедине с ним в тёмной душистой кладовой.
Это осознание сменилось гудящим напряжением, которое танцевало по спине, когда его руки опустились на её талию, а пальцы мягко сомкнулись на коже. Он нагнулся, вжимаясь грудью в её спину, и она утонула в бесчисленных ощущениях — дымная сладость табака и оранжевого цветка, шёпот ткани, воздушный поток, щекочущий ухо, когда он приближался. Хвала Берсену, он отступил, покончив с массажем, иначе она могла бы испытать искушение откинуться назад в его тепло, забыв о своей цели в Нейте и о множестве причин, по которым должна презирать его.