Михаил уже наладил производство прямых стекол. Причем у местных мастеров преобладали образцы без воздушных пузырьков. Если у него получится воссоздать процесс нанесения серебряной амальгамы, то на выходе выйдет прямое зеркало. А это баснословные богатства.
Н-да. И тут впору подумать о собственной безопасности. А значит, секретность, секретность и еще раз секретность. Ну или обзавестись собственной армией, как в бытность… Н-да. Как прежде, уже не получится. Да и не нужно, если честно.
– Оно тебе надо, Добролюб? – вскинул бровь Михаил.
– Люба она мне, – дернув щекой, произнес добродушный здоровяк.
– Н-да. Ну ты хотя бы понимаешь, что у нее за прошлое? Сознаешь, что никто ее к тому не принуждал, сама свой путь избрала, не желая горбатиться в поле?
– Тяжко ей было.
– Это она тебе пожалилась?
– Я спросил, она ответила. На судьбинушку не сетовала. Просто сказала как есть, и все. Но то осталось там, в прежней жизни. Теперь она станет жить по-иному.
– А ну как встретится кто из ее прежних ухажеров, тогда как? Потащишь на поединок?
– Если не поймет добром, потащу, – буркнул Добролюб.
– Слушай, ну любишь ты ее. Так живите невенчанными. Поди, не вы первые, не вы последние. Сколько таких знаю, и уж тем паче среди вдовых, – попробовал Романов зайти с другой стороны.
– Не хочу по-воровски. И ублюдков плодить не желаю. Дети должны расти при отце.
Не сказать, что Михаил был реально против этого брака. Ксению, как помощника в специфических делах, он потерял еще до того, как рядом с ней оказался Добролюб. Выполняя свое обещание, он решил начать устраивать ее жизнь.
Но одно дело, когда речь идет о том, кто не знавал ее прежде и почитает за честную вдову. И совсем другое, когда свататься решил тот, кто не просто знает об этом, но еще и дружен с прежними ее полюбовниками. Поэтому этот богатырь должен точно сознавать всю значимость своего шага. Между прочим, они Романову оба небезразличны.
– Ну что я могу сказать. Коли все понимаешь, так и поступай как решил. Я-то тут при чем? – пожал плечами Михаил.
– При том что она почитает тебя за названого старшего брата, – угрюмо произнес Добролюб, играя желваками, отчего окладистая борода пришла в движение.
– Ты злость свою попридержи, друже. Сестра она моя. С той поры, как от неминуемой смерти спасла и выходила. И это не простые слова. Я за ней большое приданое дам. Полученную тобой плату за год вперед с тебя не стребую. Захотите устроиться наособицу, так тому и быть.
– Не желает она от тебя уходить. Да и я не особо, – вздохнул здоровяк.