Я четыре раза был в Москве, но, в храм Василия Блаженного, так и не смог попасть, то ремонт, то закрыт. Поэтому решил воспользоваться служебным положением. Красиво! Слышно эхо событий, свидетелем которых был храм. Мечты сбываются. Но, молебен я отстоял по-честному и молился тоже так.
Народу на Красной площади, улицах к ней идущих, Васильевском спуске, вокруг Кремля, на другом берегу реки было полно. Везде были люди. И я уже начал тревожиться, как бы не возникло давки. Ещё это мне не хватало. Но, местные власти и отправленные заранее офицеры из моего окружения, силами полиции и гарнизона Москвы вполне успешно разводили и направляли массы и потоки людей.
После молебна и крёстного хода, я шёл по созданному охраной коридору через стоящий на площади народ, многие при этом при моём приближении вставили на колени и все кланялись и крестились. Да, это более сильное ощущение, когда с тобой на улице здороваются твои бывшие ученики и студенты. Приятно, что, сказать. А тут на колени перед тобой! Взрослые, солидные люди! Честно говоря, я себя от этого не очень приятно ощущал. Поэтому быстрым шагом прошёл путь от храма Василия Блаженного к памятнику Минину и Пожарскому, который стоял посреди Красной площади. Это его потом при СССР в 30-е годы передвинули к храму. Парады мешал проводить. Слава Богу ума хватило не сносить или убирать с площади. И взойдя на помост высотой вровень постаментом памятника, получалось, что я, стою как бы вместе с Миниными и Пожарским. Это я сам придумал. И уже с высоты увидел сколько здесь собралось людей.
Встав рядом с этими выдающимися мужами, я поднял правую руку. Барабаны и горнисты трижды проиграли сигнал: «Слушай» И по-людскому морю и его притоками во все стороны пошло: «Тихо!!! Государь, говорить будет!!!» И людская масса начала утихать, перестали бить колокола вокруг Красной площади, начали замолкать и дальние. Через пару минут Красная площадь и всё, что к ней прилегало затихло. Народ безмолвствовал и ждал, смотрел на меня. У меня был опыт выступления перед аудиторией в сотни людей, но, тут были тысячи. Я начал немного волноваться, даже когда, смотрел на казнь в Бахчисарае был спокоен, а тут, и стал брать себя в руки.
Настала тишина и только московские вороны-москвичи продолжали выражать своё недовольство, во всё своё воронье горло, тем, что, растревожило их размеренный образ жизни. А я в свою очередь хотел своим обращением лицом к лицу, из уст в уста, не через печать и манифесты, всполошить, разбудить душу, силу народа, своего теперь народа. И начать стараться направлять эту лавину чувств, цунами любви или все сметающий тайфун ненависти, эту необъяснимую и для меня силу России на пользу ей же самой. Лучше это буду делать я сам, точнее Я это должен делать, а всякие Герцены и Чернышевские, Марксы и Энгельсы и их последыши. Поэтому, когда Спасская башня отбила полдень, я, набрав побольше воздуха, начал как можно громче и чётче говорить и тысячи людей слушали меня в полной тишине.