— Вообще-то готовых аэросаней, уже доставленных до нужных мест, у меня изготовлено триста двадцать. Управление там самое примитивное и его сейчас осваивают казаки. На верфях организовано производство, и оно позволяет изготовление тридцати шести аэросаней в сутки, если в них возникнет дополнительная потребность, — очень холодно отозвался я на сомнения Алябьева, — Впрочем, там у меня всего лишь окончательная сборка, а все комплектующие идут с других заводов.
— Напомните мне, при случае, что сегодня я зарёкся воевать с промышленниками, — выдал мне Алябьев, после долгой паузы, потраченной им на осмысление информации, — Как-то мне не по себе становится, когда я пробую представить себе полк, передвигающийся со скоростью пятьдесят километров в час, и при этом, вооружённый тремя с лишним сотнями пулемётов.
— Можете сюда приплюсовать четыре автоматические винтовки и один гранатомёт в каждом экипаже. Аэродромы поддержки у меня построены в четырёх местах. Время подлёта получается смешное, порядка десяти — двадцати минут. Где аэросанная кавалерия сама не справится, то они тут же вызовут штурмовики или бомбардировщики.
— Тем более не пойму, для чего ваши грузы, те, что сейчас под откос спущены, вам понадобились?
— Харбин. Вообще-то это русский город. Мы, русские, его построили в своё время и именно его я собираюсь сделать столицей Маньчжурской Империи. Техника, что ехала по железной дороге, мне была необходима, чтобы после захвата города Харбин превратился в неприступный бастион.
— Признаюсь, на мой, не искушённый взгляд, состав, сошедший с рельс, не выглядит безнадёжным, — очень осторожно обронил Алябьев.
Ещё бы. От моей оценки произошедшей аварии немало зависит. Начни я быковать, раздувая значимость диверсии, и при моих возможностях и близости к государю дело так можно представить, что этот инцидент всю Маньчжурскую кампанию чуть ли не на месяц отсрочил.
— Да, по сути, серьёзно пострадало всего лишь три — четыре вагона. Остальное грузовые дирижабли с платформ поднимут и я так полагаю, что без особого вреда, — кивнул я Алябьеву, обозначая свою позицию, которая его абсолютно устраивает.
По сути — это мой жест доброй воли. Чем меньше я сгущаю краски — тем незначительнее кажется эпизод, произошедший на территории Наместника, за которую он отвечает.
Самое смешное в том, что я сейчас прекрасно понимаю, что даже такие тонкости Рюмин просчитал, назначая Алябьева на должность.
Был бы на месте генерала кто-то другой, не столь связанный со мной и не являющийся мне другом, каким я, не без основания, считаю Алябьева, и всё могло бы быть иначе.