— Зачем же ты работаешь?
— Я работаю, чтобы не сосать хуй от голода! Как ты этого можешь не понять!
— Но ты, вроде, не на самой непрестижной фирме работаешь.
— Да похуй, понимаешь! Сегодня я есть, а завтра меня нет, и это — это же жь, бля, одна песчинка в море перегноя. Космос черен. Это ночь! Ночь! Жизнь коротка!
— Не знаю. Интуитивно я с тобой согласен, но жить, как ты, не смогу.
— Да я знаю. Ты слишком правильный.
— Кто, я?
В один момент стало ясно, что блатхата больше не нужна. Не солидно как-то это — собираться бог знает где. Мы решили с ней проститься. А по случаю собрали на ней лучших революционеров и сели пить водку, а за ширму вновь завели девку. Это был последний мазок. Картина уходила в годы. Теперь впереди у нас маячил новый свет.
— Родная, — говорил Демьян, — обнимая двух девочек к разу.
— Кто именно? — спрашивала одна.
— И ты, и ты.
— Ты определись.
— Ты. Слышишь.
Намечалась королевская вакханалия. Такие события бывают один раз в жизни. Это так же, как шторм десятилетия для серфингистов. Но мы, по-ходу, все были литроболистами. Мы были поэтами иного, не очень культурного, слова. Мы меняли кожу.
— Пацаны, пацаны! — кричал Демьян. — Слышь, да вы чо, глухие, а? Ты, давайте кобыл посадим под стол!
— В смысле? — не понял Петр.
— Мы будем играть в карты, а они будут сосать.
— Демьян, ты охуел! — заметила на это одна из девочек.
Принесли травы. Несколько человек курнули. Шум стоял. Играла музыка. Светилось лицо компьютера. Так что звуки за ширмой заглушались, и неискушенный посетитель вообще ничего не понял бы. Присутствовали Петр, Юрий, Зе, Саша Сэй, Демьян, Саша Худой, представитель университета Андрей Д., друг Демьяна алконавт Лютый и ряд girls, имен которых никто то ли не знал, то ли не хотел знать. И тут и там к ним приставали, лезли под юбки.
— Хочется сделать макет блат-хаты, — говорил Петр, — запомнить ее, всегда носить с собой.
— Ее надо сфотографировать, — предложил ему Саша Сэй.
— Чтобы можно было посмотреть на нее, как на любимую девушку, перед расстрелом, — добавил Юрий.
— Сфотографируем на цифровой фотоаппарат, — сказал Саша Сэй.
Непременно — цифровой.
Щелк. Блат-хата forever. Пройдут годы, она будет жива. Пройдут века, школьники, открывая учебники, будут наблюдать место, где зародилась революция.
— Я сделаю 3D- модель, — сказал я, — это нелегко, зато потренируюсь в графике. Потом запишу на диск и размножу. У каждого будет своя блат-хата.
Эта идея всем понравилась, и мы за нее выпили. Звон бокалов потряс сердца и стены.
— Хули, пацаны, — говорил Демьян, — пиздатая хата. Такой больше не будет никогда. Бабки — это ништяк. Но есть помимо бабок что-то. Ну, как сказать. Ну, блядь… Понятия, нахуй. Ну, человек же не вечно живет. Хули — родился, хуяк — и умер. И пиздец. Бабки если б можно было на тот свет забрать, то базара нет. Я б тогда ничего не сказал. Да. Сказал бы, пацаны, на свете главное — бабки. Но ничего ж, бля-ядь, с собой не заберешь. Хули! Хули говорить! Вот когда мы вместе, тогда и сила, да? А если какая-нибудь хуйня заведется среди нас, поведет всех, заставит баблом прельститься, то и все. Давайте выпьем…. Ну как…, - он задумался, почесал яйца, потом затылок и, наконец, произнес, — давайте выпьем за вечность.