Прежде чем решиться окончательно, Аман долго смотрел на свое оружие — единственное, которое имел в борьбе за свое счастье, а может и саму жизнь, которая по большому счету была не так уж плоха, как иногда представлялось в тоске…
Вода в плошке была мутной, но это была вода, а жажда жуткий противник, способный свести с ума. Мальчик даже не поймет ничего, и никто не поймет… На какой-то миг юноша испытал нечто, похожее на угрызения совести: быть может, куда честнее и милосерднее было бы не жалеть драгоценного яда и поднести его, чтобы не затягивать представление, которое собрату по ошейнику, похоже, итак совсем не в радость?
Но своя жизнь была куда дороже, пока в ней еще жила надежда на осуществление глупой далекой детской мечты, вопиющей о наивности! И бесполезно подставлять себя за бессмысленную в том случае смерть — он был не намерен. Аман поднялся отточенным до совершенства гибким движением, ни один из браслетов послушно не выдал хозяина, когда, держа в ладонях небольшую чашу, полную до краев, он шел к оставленному даже на ночь в колодках мальчику.
Ночная прохлада принесла желанное забытье, позволяя спрятаться в нем от боли в обожженном безжалостным солнцем теле. По крайней мере, она уже не усиливалась с каждым измученным вздохом, а угомонилась и лишь пульсировала в такт слабому дыханию, едва колебавшему грудь. Мальчик все глубже соскальзывал в беспамятство, не пытаясь бороться с ним, а наоборот приветствуя как единственного спасителя, но видимо жажда жизни была все еще слишком крепка в нем. Легкий шорох и мелодичное позвякивание вернули сознание резче холодной воды в лицо — неужели его наказание окончено?
Да, да, пожалуйста… хватит… он уже понял, «нет» не то слово, которое хозяин должен слышать от своего раба… он запомнил, он никогда так больше не сделает… — Атия не понимал, что шепчет это вслух, что руки в оковах браслетов сами тянутся на звук осторожных шагов — чересчур осторожных для того, кому нет нужды таиться.
Человек подошел, однако никто не торопился его освобождать. Мальчик заплакал без слез.
— Пей… — шепот заставил распахнуть глаза и вскинуть налитую неподъемной тяжестью голову, чтобы после того как перед глазами утихла карусель разноцветных пятен, увидеть изукрашенные хной изумительной формы ладони, державшие перед его лицом чашку до краев полную воды.
Воды!
Огромные черные очи задумчиво рассматривали его, а потом Амани тряхнул головой, словно решаясь на что-то, и протянул чашу ближе, к самым губам.
— Пей же! — мальчик забыл обо всем вокруг, но он прекрасно различал торопливые шаги.