Михаил молод, ему недавно исполнилось двадцать лет. Но повоевать он уже успел. Правда, в пехоте. Как и башенный стрелок Борис Липатов. Ну а потом оба попали в запасной танковый полк, где, пройдя переподготовку, стали танкистами.
Липатову — двадцать шесть лет. А командиру взвода (он же командир их экипажа) лейтенанту Владимиру Федоровичу Назаренко — двадцать пять. Он на целых двенадцать лет моложе его, Петра Трайнина. Воюет с сорок первого, успел отличиться, награжден орденом Красной Звезды.
Выходит, что он, Трайнин, «старик» в экипаже...
Мысли Петра переключаются на предстоящий бой. По всему выходит, что он будет жарким. Ведь из приказа, отданного экипажам с вечера, известно, что противник на рубеже Урыв, Голодаевка, Девица, Болдыревка создал довольно сильную укрепленную линию. Его оборона насыщена дотами, дзотами, минными полями, другими препятствиями. За ними засели части 7-й пехотной дивизии врага. У них — не менее двух артиллерийских дивизионов и более тридцати танков. И это не считая минометов, другого тяжелого вооружения...
По данным нашей разведки, противник особенно сильно укрепил населенные пункты Урыв и Болдыревку. На них-то и будет нацелен главный удар бригады.
Урыв, Болдыревка... Для них, Назаренко, Липатова и Воробьева, — это просто воронежские деревни. А для него, Петра — земля предков. Та земля, на которой он родился, по которой сделал свои первые в жизни шаги.
Скорей бы сигнал к атаке! Он доедет, дойдет, доползет до вражеских траншей! Ну а уж там... Там он выполнит свой долг перед родиной, что хоть и пишется со строчной буквы, но места в душе занимает — не обхватишь!
Медленно и нехотя рождался январский рассвет. И едва посветлело небо, над Селявным закружилось сразу несколько вражеских самолетов-разведчиков. Они даже высыпали с десяток мелких бомб, провоцируя танкистов на ответный огонь. Но те, затаившись в прибрежном кустарнике, промолчали. Было еще не время...
Наконец ожидаемый сигнал к наступлению — серия разноцветных сигнальных ракет. Не успели они погаснуть, как заработала наша артиллерия. Мощно, дружно. И тут же в наушники шлемофонов ворвалось долгожданное:
— «Стрепеты», я — «Стрепет-один», вперед!..
Команда еще буравила эфир, а Петр уже включил передачу. Дал полный газ. Тридцатьчетверка, неся на себе остатки снежной маскировки, устремилась к Дону. А там, по намороженным за ночь саперами колеям, — на противоположный берег.
Как только танки бригады вышли на западный берег Дона и, развернувшись в боевую линию, пошли в атаку, наша артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника. И тотчас же ожили уцелевшие от огневого налета по переднему краю вражеской обороны фашистские орудия и минометы. Правда, уцелело-то их немного, но и они представляли немалую опасность: Петр увидел, как от прямого попадания вспыхнула одна из наших тридцатьчетверок, другая, левее их танка, вздрогнула и поползла в сторону. Видимо, вражеский снаряд повредил у нее гусеницу.