Она наотрез отказалась от первого причастия, и родители не стали её принуждать. Точно так же они пошли навстречу дочери, когда Луиза потребовала, чтобы ей разрешили учиться дома и заниматься только теми предметами, которые она сама считала полезными: философией, литературой, историей.
Она мечтала стать то философом, то поэтессой, то террористкой, как Вера Засулич, портрет которой она хранила у себя. В ту пору женщины даже активнее мужчин участвовали в революционных движениях, и Луиза была убеждена, что именно слабый пол является носителем силы, а вовсе не мужчины.
Отношения Лу со школьными товарищами из частной английской школы (состав учеников был очень разношёрстным в национальном отношении) у неё не складывались в силу её глубокой интровертности (как известно, интроверты держат все свои чувства в себе), а также из-за её полного безразличия к модной тогда политической проблематике.
Отец её, строгий генерал, проявив неслыханный для себя либерализм, разрешил Лу не посещать школу, сказав: «Школьное принуждение тебе ни к чему». Лу об этом никогда не пожалела. Позднее в своих воспоминаниях («Опыт России») она утверждала, что ни в маленькой частной английской школе, которую она посещала сначала, ни в последующей большой она «ровным счётом ничему не научилась».
«Тогда повсюду, вплоть до школьных заведений, бродил дух восстания. Едва ли можно было быть молодым и оживлённым, не будучи захваченным этими настроениями. К тому же дух родительского дома, несмотря на лояльное отношение семьи к бывшему царю Николаю I, был проникнут атмосферой озабоченности и настороженности по отношению к существующей политической системе, в частности, после реакционных преобразований царя-освободителя Александра II».
Генерал махнул рукой на формальности образования, и Лу росла в полном смысле слова самоучкой. Отцовская терпимость дала великолепные плоды: трудно найти более страстно одержимого идеей постоянной учёбы человека, чем Лу, притом на протяжении всей её жизни.
Пренебрегавшая в школе русским языком, уже позже тридцатисемилетняя Лу вместе с Райнером Рильке будет жадно навёрстывать упущенное, одержимо штудируя русскую историю и литературу. Она будет много переводить с русского на немецкий и напишет серию эссе о русской культуре. И, наконец, рассказывая в воспоминаниях о том периоде своей жизни (Лу было уже за пятьдесят), когда её захватил психоанализ, она именно так и назвала это повествование — «В школе Фрейда».
Воистину отсутствие в детстве образовательной муштры обернулось для Лу тем, что учение стало её способом жизни.