Смысл истории с Гийо долго не будет давать ей покоя. Лу посвятит ей главу «Опыт любви» в знаменитой книге воспоминаний «Моя жизнь».
Она же послужит прообразом фабулы её романа «Рут», который потом больше всего будет любить Рильке. Этот роман, появившийся в печати в 1895 году как четвёртая книга Лу Саломе, — современная история Элоизы и Абеляра — Рут Делорм и Эрика, — которая не оканчивается так трагично. Популярность его была велика. Лу получала письма от многочисленных читателей, и даже спустя годы поклонники романа приходили к ней лично, чтобы выразить восхищение. Как сказал один из критиков, «такие повести обречены на успех». Во всяком случае, можно констатировать, что из романа можно узнать о таинстве её отношений и её переживаний больше, чем из непосредственных воспоминаний.
Однако первую художественную дань этой истории Лу отдала ещё до отъезда из Петербурга. Она посвятила пастору «Молитву к смерти»:
В день, когда я буду на ложе смерти —
Всего лишь угасшая искра, —
Ласка твоих столь любимых рук
Ещё раз коснётся моих волос.
Перед тем как положат в землю
То, что должно в неё возвратиться,
Оставь на моих тобою любимых губах
Ещё один поцелуй.
Но не забудь: в этом столь чуждом гробу
Я лишь на вид отдыхаю,
Так как отныне в тебе моя жизнь воцарилась,
И вся я всецело в тебе.
Спустя годы Лу метафизически прокомментирует последние строки стихотворения:
«Это удвоенное единство, которое возникает лишь за счёт земного исчезновения, недвусмысленно свидетельствует об аномальной трансформации, которую пережила эта любовь. Следует, между тем, отличать аномальное восприятие мною всего, что ведёт к буржуазному браку со всеми его последствиями (для которого я тогда не созрела), и аномалию, связанную с полотном религиозного опыта моего детства. Именно этот опыт изначально не допускал ориентации моего поведения влюблённой на привычный исход. Моё чувство, простираясь за пределы бесконечно любимой персоны, предназначалось почти религиозному символу, который этот человек представлял».
И хотя Лу воспевала смерть, факт её отъезда в Европу привел к необъяснимому её выздоровлению: раздвинувшийся жизненный горизонт удивительным образом излечил Лу от обмороков.
Становясь «тем, что она есть», Лу предоставляла право своему близкому окружению либо уйти с её пути, либо соответствовать её жизненному эксперименту.
Гийо был первым из длинной череды мужчин, заворожённых её даром творить из ничего целый мир интенсивной духовной близости. Но он же был первым, кто столкнулся с не женской твёрдостью, с которой она требовала соблюдения в «этом мире» установленных ею законов. Лишь на таких условиях можно было сохранить туда доступ.