Лу Саломе (Нисман) - страница 73
Прошло двадцать лет с тех пор, как Лу покинула Россию, и хотя она регулярно здесь бывала, навещая в Петербурге семью, в этот раз она словно впервые увидела множество вещей.
Рильке — рисунок Л. Пастернака.
Этой свежестью и остротой впечатлений она была обязана своему товарищу по путешествию. Удивление и в то же время уважение вызвало у неё восхищённое, порою просто набожное отношение Рильке к пейзажу и к людям. Даже зная его склонность к экзальтации, она не могла не поддаться силе его восприятия.
И всё же эти впечатления имели для них совершенно разное значение. Лу переживала это путешествие, совпавшее по времени с её поздней женской зрелостью, как свой возврат к юности, к истокам, к реальности. В её дневнике появляются столь незнакомые ей раньше желания покоя и уединения.
«Я хотела бы остаться здесь навсегда», — записывает она и добавляет поэтическую импровизацию, которая начинается словами: «Родина моя, которую я столь надолго забросила», — и заканчивается так: «Россию слепил ребёнок и положил к ногам Бога».
И даже когда в 1923 году, после того как революция прервёт все её связи с семьёй и с родиной, выйдет её роман «Родинка», она, посвятив его Анне Фрейд («той, которой я хотела рассказать о том, что любила больше всего»), скажет там: «Не удаляй из своей души его, вселенского жителя, кочевника, ребёнка твоей далёкой Родины».
Поначалу Лу, прорабатывая с Райнером материал их уроков, восхищалась тем, как потрясающе чётко он накапливал в памяти сведения, с которыми впервые сталкивалось его сознание. Однако в стремлении всё запомнить он отбирал понятия и факты, наиболее близкие ему, и эта метода в конечном итоге приводила к возникновению достаточно идеализированного образа России, что, помимо воли, её слегка раздражало, ведь, по большому счёту, он и к ней относился с таким же безоглядным восхищением, так что Лу начинало казаться, что он попросту переносит на Россию свою любовь к ней.
Это вызывало у неё некоторую досаду: она полагала, что когда его чувство к ней перегорит, тогда и Россия в его поэтическом воображении останется просто одним из эпизодов.
Она ошибалась — она не сумела оценить по достоинству чувство Рильке. Он навсегда останется предан этой культуре. В последние дни его жизни с ним будет его русская секретарша, и даже хвастаясь в письме к ней (в августе 1903 года) таким большим приобретением, как близость к Родену, он добавит:
«То, что Россия — моя отчизна, это факт, принадлежащий к той великой и тайной благодати, которая позволяет мне жить, но мои попытки добраться туда посредством путешествий, книг и людей заканчиваются ничем и являются, скорее, отступлением, а не приближением. Мои усилия — словно передвижение улитки, но однако случаются минуты, когда эта несказанно далёкая цель повторяется во мне, будто в близком зеркале».