Для Лу Саломе мир психоанализа стал воистину волшебной страной зазеркалья. Погрузившись в пучину бессознательного с его экзотической живностью, она наконец очутилась в царстве, сокровищами которого давно бредила.
Будучи волшебным зеркалом своих исключительных собеседников, она давно и страстно жаждала заглянуть «по ту сторону зеркального стекла», где за тоненькой плёнкой амальгамы вершится таинственная алхимия душ.
Не удивительно, что когда фрейдовский психоанализ открыл для неё дверь в этот мир, он бесповоротно занял в её душе место её новой абсолютной религии. Лу с головой погрузилась в новую доктрину, неустанно практиковала, постоянно публиковала новые эссе и статьи и так увлеклась этой наукой, что даже надолго оставила беллетристику.
Писательство и раньше не было для неё всепоглощающей страстью. По её словам, она писала лишь для того, чтобы справиться с очередной неотступно тревожащей её загадкой. А рукописи из сейфа доставала только в случае особо острых материальных затруднений. Поэтому, говорила она, её новеллы разбросаны по всему миру и их практически невозможно собрать: они так и остались в руках её друзей, в чьих домах были написаны во время её путешествий.
Теперь способом решения загадок для неё стали психоаналитические эссе и статьи. Последняя из них, опубликованная в «Венском психоаналитическом альманахе», имеет характерное название: «Больной всегда прав!». Странным образом психоанализ открыл в Лу источник незнакомой ей прежде душевной мягкости, способности к состраданию. Теперь, говорит она, я скорее склонна спрашивать не у больного, почему он болен, а у здорового, какой ценой он здоров.
Возможно, что уже весной 1895 года Лу имела в Вене короткую беседу с отцом психоанализа, предупредив его о своём визите через доктора Пинельса. Во всяком случае, одна из её венских знакомых вспоминала, как Лу поспешно прервала беседу с ней, говоря, что торопится на встречу с Фрейдом.
Но тогда ещё не завершился процесс внутреннего созревания — Лу как раз в то время открыла для себя путешествия как метод самопознания и самолечения, — и в её жизни должны были произойти некоторые другие события, чтобы эта встреча состоялась в 1911 году по-настоящему.
Во-первых, Лу должна была обрести «свой маленький дом после большого Отечества». Это произошло с ней, когда супруги Андреас в 1903 году переселились в Геттинген, где Карл получил профессорство и кафедру. Местность вокруг напоминала Лу волжский пейзаж, и она наконец ощутила, что обрела «укрытие». Здесь у неё был дикий сад и мансарда-кабинет, в которой было что-то «пещерное и лесное». Листва большой липы перед окнами образовывала как бы гардины, ветви цветущей груши каждую весну врывались прямо в окно её кабинета. Стены, обтянутые голубым шёлком, большие медвежьи шкуры, украшавшие пол, простые еловые полки и большой прочный рабочий стол, картина на стене, подаренная Генри Вогелером, художником молодёжного стиля, и маленькие фотографии Рильке так в отличие от Райнера она, невзирая на все свои продолжающиеся путешествия, создала точку стабильности в своей судьбе.