Только три барана еще держались на ногах. Остальные лежали, судорожно вытянув шеи, выпучив глаза, а их бока мучительно вздымались и опадали.
Раун поглаживал мохнатые головы и нашептывал какие-то нежные датские слова. Впервые я видел его погрустневшим и понимал, что делается у него на душе. Эти элитные красавцы… бараны… самые ценные из моих подопечных. Мне оставалось только ждать, но я был убежден, что их уже ничто не спасет. Вдруг я почувствовал, что у меня нет больше сил стоять тут и смотреть, как они… Я торопливо вскарабкался по железным трапам на верхнюю палубу, залитую водой, уходящую из-под ног. Делать мне тут было нечего, и я поднялся на мостик.
Капитан, как всегда, встретил меня очень любезно, но посерьезнел, когда я рассказал ему про баранов. Потом он улыбнулся и сказал:
– Я знаю, что они в надежных руках, мистер Хэрриот. Не унывайте, я уверен, вы их вылечите.
Разделить его оптимизма я не мог, да к тому же не сомневался, что он просто хочет меня ободрить.
Чтобы отвлечь меня от мрачных мыслей, капитан снова показал мне наше положение на карте и заговорил на морские темы.
– Мы идем в стороне от обычных путей, – объяснил он и обвел рукой пустынный горизонт. – Нигде не видно ни единого судна, и вряд ли до вечера нам встретится хоть одно.
Разговаривая, мы смотрели сквозь стекла рубки, как нос «Ирис Клоусен» скользит в очередную ложбину между валами, а затем взбирается на новую серо-зеленую гору. Именно с мостика можно по-настоящему оценить громадность таких волн, и подсознательно я не переставал дивиться, как наша скорлупка умудряется вновь и вновь преодолевать их.
Капитан умолк и несколько минут с непроницаемым лицом смотрел на бескрайний морской простор за стеклами рубки.
– Я вам уже говорил, мистер Хэрриот, – продолжил он, – что мы идем по ветру, и, если до нашего возвращения не произойдет никакой перемены, нам будет туго. – Он взглянул на меня с улыбкой. – Видите ли, мы опять выйдем в море, едва кончим разгрузку. От торчания в порту никакой пользы нет.
Все это время я отчаянно цеплялся за какой-то поручень и вдруг с боязливым восхищением увидел, что на мостик небрежной походкой, засунув руки в карманы и покуривая трубку, вышел помощник капитана. Движения его были уверенными и беззаботными, хотя порой его туловище наклонялось под углом сорок пять градусов, – во всяком случае, так казалось мне. Впрочем, как я убедился, члены команды нисколько не уступали ему в этом искусстве, но, на мой взгляд, расхаживая так без всякой опоры, они страшно рисковали.
Через два часа я уступил ноющей тревоге: конечно, улучшения произойти еще не могло, но я хотя бы удостоверюсь, что моим подопечным не стало хуже.