Самым значительным улучшением у пациентки мы обязаны открытию ее бессознательного онанизма, выявленного «активным» образом. У рояля она чувствовала — с каждым своим сильным и пылким движением — сладострастное, возбуждающее ощущение в области гениталий. Ей пришлось это признать после того, как я велел ей вести себя у рояля очень страстно, как это делают артисты, но как только эта игра начала доставлять ей удовольствие, она была вынуждена, по моему совету, отказаться от нее. Итак, мы смогли получить реминисценции и реконструкции некоторых инфантильных игр с гениталиями — вероятно, главного источника ее чрезмерной стыдливости.
Но настал момент подумать, что именно мы предприняли во время этих интервенций, и попытаться составить себе представление о взаимодействии психических сил, которому мы обязаны приписать неоспоримый прогресс анализа. Нашу деятельность в этом случае можно разделить на две фазы. В первой фазе мне пришлось дать пациентке, у которой были фобии определенных действий, приказ выполнить эти действия вопреки их неприятному характеру. Когда ранее подавляемые стремления стали источником удовольствия, пациентку пришлось подтолкнуть — во второй фазе — защищаться от них: определенные действия были запрещены. Последствием давления было то, что она полностью осознала некоторые импульсы, до этого вытесненные или выраженные в рудиментарной, неосознаваемой форме, и в конечном итоге восприняла их как приятные ей репрезентации, как влечения. Позже, когда она увидела, что ей отказывают в удовлетворении, которое ей приносило действие, пропитанное сладострастием, разбуженные психические силы нашли свой путь к давно вытесненному психическому материалу и инфантильным воспоминаниям; в противном случае аналитик был вынужден интерпретировать это как повторение чего-то инфантильного и реконструировать детали и обстоятельства инфантильных событий при помощи аналитического материала, полученного из других источников (сновидения, ассоциации и т. д.). В данной ситуации легко было заставить пациентку подтвердить эти конструкции, ибо она не могла не признаться себе и врачу, что именно теперь испытала на себе эти предполагаемые действия и почувствовала соответствующие аффекты. Итак, «активность», которую мы до этого рассматривали как цельную сущность, расчленяется на приказы и систематическое подчинение давлению и запретам при постоянном поддержании «ситуации отказа», по Фрейду.
«Сон о мудром младенце» (1923)
(Psychanalyse III, Paris, Payot, 1974, p. 203)
Опубликованный вначале в первом номере International Zeitschrift für Psychoanalyse в 1923 г., этот короткий текст подчеркивает интерес к фигуре «мудрого младенца», появляющейся в некоторых сновидениях, что, видимо, наводит Ференци на мысль отнести этот сон к категории «типических». В последующих исследованиях, начиная с 1931 г., Ференци придает фигуре «мудрого младенца» метапсихологический статус: понятие «мудрого младенца» позволяет проиллюстрировать клинический случай травмированного ребенка, нарциссически разрушившего цельность своей личности, ставшего «расщепленным» взрослым вследствие импринтинга своей «травмы».