Его собеседник был среднего роста, широкоплечий, с коротко стриженными темно-русыми волосами.
И он был совершенно не похож на господина Мариотти.
На вид ему было около тридцати, и в ее пятнадцать это казалось Доминике глубокой старостью. Приятное лицо господина Мариотти всегда было гладко выбрито, а этот мужлан щеголял густой щетиной. Его бровь, переносицу и рот пересекали грубые шрамы, а на лбу, скуле и подбородке виднелись рубцы поменьше.
«Ну и урод!» — подумала Доминика.
Мужчина вперил в нее мрачный взгляд светло-серых, почти прозрачных глаз. Похоже, он был не особо рад тому, что ему навязывают девчонку. Солнце било ему в лицо, и под яркими лучами радужка почти сливалась с белком, что придавало его взору пугающее выражение.
«Какие странные глаза» — удивилась Доминика.
Он протянул ей руку.
— Зигурд Кернхард, — представился он.
Доминика недоуменно уставилась на его широкую ладонь с крупными пальцами и темными жесткими волосами на тыльной стороне кисти. Что за манеры! Разве этот деревенщина не знает, что леди подает руку первой, и то, если сочтет это нужным. И вообще, ручки дамам целуют, а не пожимают.
«Как он сказал, его зовут? Зигурд Кернхрр…». Это грубое имя было сущим мучением для ее изнеженного рта, привыкшего к тому, что за каждой согласной буквой тут же следует гласная. Оно было таким резким, рубленым, что заставляло язык спотыкаться на каждом слоге, ощущая почти физическую боль.
«Хейдеронец», — раздосадовано подумала Доминика. — «Неужели не нашлось никого получше?»
Она смерила мужчину надменным взглядом. Зигурд стоял с протянутой ладонью и смотрел на нее прямо и спокойно. Пауза неловко затянулась.
— А у тебя имя есть? — наконец спросил он. Его голос был низким и чуть хрипловатым.
Доминика недовольно поджала губы и гордо вскинула подбородок. Еще не хватало расшаркиваться с этим мужланом! Она сделала вид, что не услышала его вопроса.
Рассеченная шрамом бровь Зигурда чуть приподнялась.
— Тогда буду звать тебя Скилик, — с легкой насмешкой сказал он.
Доминика вспыхнула от негодования. «Скилик» — она часто слышала, как хейдеронки называли так непослушных детей. На их грубом наречии это слово означало «вредина». Да что этот грубиян себе позволяет!
Себастьян оглушительно расхохотался.
— Отличное прозвище, кузина! Пожалуй, и я буду звать тебя так же!
Предатель! И он туда же! Да они сговорились, что ли? Доминика хотела было топнуть ножкой и гордо удалиться, как Зигурд вновь подал голос:
— Завтра жду вас в семь утра!
— В семь утра? — возмутился Себастьян. Он никогда не просыпался раньше полудня.