— Ему пятьдесят девять, — уточнил Ваня.
А Саша подумал, что Лебединская ведь не намного младше этого самого Кривобокова. Если вообще младше… Что ж, должен же кто-то из родителей быть старше седовласого дона Карлоса! Хотя бы мать. Хотя бы приемная. Лебединская, словно прочитав его недостойные мысли, пронзила Сашу недобрым взглядом.
— Сколько вам лет, Сашенька?
— Почти трид…
— А вот и я! — раздалось у дверей, и Лебединская тут же забыла про Сашу, к его большому облегчению.
Кривобоков был единственным из основных исполнителей, о ком Саша ничего не знал, но теперь заочно проникся к нему симпатией — благодаря откровенной недоброжелательности Лебединской. «Криво… как дальше? Что там у него кривое?.. — переспросила тогда Полина в недоумении. — Сейчас погуглю… Вот он. Облезлый какой-то. Хотя послужной список ничего так. Но все равно… Это же Родриго! Он должен быть такой… пламенный и прекрасный! А это что вообще? Ну ладно, тем ярче ты будешь блистать на его фоне!»
— Сёмочка, — процедила Лебединская, и Саше показалось, что от ее голоса температура в здании сравнялась с температурой на улице, — а мы как раз тебя ждем.
— Хочешь шоколадку? — предложил Ваня. — А у нас уже есть Филипп… то есть Саша. Твой… хм… а тебе-то он и не родня вообще! Но все равно знакомьтесь, ему тебя еще убивать, в конце концов.
— Семён, — представился Кривобоков, протягивая Саше холодную с мороза руку.
Они были одного роста — повыше Великовского, пониже Вани, и Саша посмотрел Кривобокову прямо в глаза, а потом, отвернувшись, поймал себя на мысли, что не может вспомнить, какого они цвета. И какого цвета у него волосы, и как он вообще выглядит… И даже возраст не смог бы определить, если бы его не назвала безжалостная Лебединская. М-да, в одном Полина была права. Родриго не должен быть таким. Вообще какая-то несуразная собралась компания. Саша подумал, что они похожи на героев «Десяти негритят». Тяжело будет работать. В последнее время ему везло с партнерами по сцене, и он уже забыл, что бывает… вот так, как сейчас.
— Ну что, все познакомились? Давайте к делу! — поторопил их Великовский. — Мы как раз говорили… гм… о чем бишь я говорил?
— О любви, — напомнил Ваня.
— Вот как? — удивился Кривобоков.
— О концепции, — строго сказал Великовский. — Но и о любви тоже. Это действительно важно, любовь — движущая сила этой истории. Вообще вся музыка Верди пронизана эротизмом, и мы не можем это игнорировать. Понимаете, глубинный смысл оперы, ее основная идея — это свобода… бескомпромиссность в следовании своим чувствам и свобода в их выражении… Вслушайтесь в музыку, там все это есть. Забудьте про либретто! Его всегда пишут идиоты. Это жалкая шелуха, которая со временем неминуемо облетит сама, обнажив нам подлинную сущность музыки… Вы понимаете, о чем я? Этот волнующий хаос, эта первобытная мощь…